Прерванная юность
Шрифт:
До передней кромки тумана сто пятьдесят кабельтовых.
Постепенно он подкрадывается к берегу, клочками проплывает над позицией, принеся сумерки, запах соленой воды и прохладную сырость. Солнце не пробивается сквозь серую мглу.
– Шум винтов!
– доложил наблюдающий.
– Что-то на море есть!
– крикнул другой.
Но уже кое-где проглянуло море. Из тумана показались вражеские сопки.
– Транспорт!
– крикнул дальномерщик Андреев.
– Чуть правее Ристаниеми, почти не виден.
–
– докладывает командир орудия.
– Первое - цель! Второе - цель! Третье - цель!
– раздается команда.
Сразу гремят выстрелы, но взрывов не видно. Батарея продолжает стрелять вслепую. В ответ открыли огонь немцы.
Ничего не видно, но поставили заградительный огонь на вход в бухту. Результата не наблюдается. Батарея прекратила огонь. Немцем повезло с туманом, который рассеялся лишь на вторые сутки.
Немцы успели провести транспорта, и на море пока пусто. Батарея тренируется наводить орудия на береговые цели, которые хорошо видны теперь.
Но и немцы не сидят, сложа руки.
Конец июня обещал быть тихим. Но на позиции раздался взрыв.
– Бомба замедленного действия!
– предположил кто-то.
– Ее не обнаружили после налета.
Второй взрыв вызвал тревогу. Командир приказал осмотреть воронку.
Ему доложили, что нашли донную часть от двухсот десяти миллиметрового снаряда.
Поночевский дал приказ, наблюдать за берегом противника. Сразу же раздался третий взрыв.
– Засек!
– кричит дурным голом наблюдатель.
– Бьет дура!
Батарея противника на сопке за портом методично бьет по позиции. Снаряды рвутся, неся смерть. За батареей загорается торф, огонь приближается к боеприпасам второй
пушки, на которой находился Иван. Заряжающий, снарядный и наводчик спрятались за щитком пушки от осколков, остались на месте на случай стрельбы. Остальные побежали тушить пожар.
Командир дивизиона в стереотрубу засекал на секундомере вспышку выстрела вражеской батареи, выжидал и за пятнадцать секунд до падения снаряда командовал:
– Ложись!
Матросы теперь не прислушивались к полету снаряда, кидались на землю по команде, интенсивнее тушили огонь.
Непросто бороться с огнем под обстрелом. Один из снарядов угодил в орудие. Матросы ворвались в орудийный дворик. Трое товарищей лежали в крови. Одному оторвало руку, но он сам побрел в санчасть, зажав рану. Он не хотел отвлекать матросов от борьбы с огнем. Иван помогал укладывать израненного осколками наводчика на носилки, позже он узнал, что из него вытащили сорок кусочков металла.
Заряжающий был ранен в живот, его тоже погрузили в санитарную машину.
Выпустив около тридцати снарядов, немцы успокоились. Но встревожились советские батарейцы - еще сотня снарядов врага и трех пушек не станет.
Но потом враг стрелял неоднократно по этой позиции и не смог
Иван Андреев в том бою получил ранение в ладонь. Осколок прочертил на поверхности полосу, вспоров кожу. Иван перевязался сам и к медикам не обращался.
На другой день артиллеристы выдержали три бомбежки. Около девяносто бомбардировщиков сбросили на батарею смертоносный груз, не причинив вреда. Даже помогли восстановить второе орудие, поврежденное накануне прямым попадание снаряда. От взрывной волны заработал заклинивший механизм угла снижения ствола.
Артиллерийский мастер-ремонтник в шутку крикнул "спасибо" врагам.
Глава 25
Николай Парамонов, хозяин гостеприимного дома, не только накормил партизан, но и собственноручно вывел из хлева жеребца и запряг его в телегу:
– Вот, берите повозку, раз надо для военного дела.
– Ну бывай, подружка! Бог даст, еще свидимся!
– попрощалась с Анной Елена.
– После войны встретимся!
– крикнула уверенно девушка вслед.
Командир отряда поблагодарил вернувшихся партизан за выполнение задания и обещал наградить медалями.
Больше Елена Ершова не просилась в походы. В лагере хватало работы, и она целый день крутилась в заботах, не замечая бежавшего времени. Но, когда она услышала от брата, что небольшая группа отправляется к городу Холм, чтобы встретиться с
новгородским отрядом и обсудить совместные действия, разволновалась так, что у нее все валилось из рук. На пути маленького отряда будет родная деревня Ивановщина.
– Как там мои родные: папа, мама, сестры?
– переживала она. Девушка побежала к командиру:
– Меня возьмите с собой. Я только на минутку забегу к своим, ведь мимо пойдете. Мои- то ничего не знают обо мне, наверное, думают, что пропала дочь где-то. Я дороги хорошо знаю там, пригожусь.
– Да, как я тебе возьму-то, если здесь нужна? И сто верст по лесам пробираться на лыжах непросто, группа пойдет форсированным маршем. Скидки, что женщина, не будет.
– Товарищ командир, миленький, разреши ты мне с ними, выдюжу все, лишь бы одним глазком посмотреть, одним словечком обмолвиться. Я век буду благодарить тебя.
Взгляд синих глаз девушки потемнел от навернувшихся слез, и столько надежды читалось в нем, столько мольбы, что командир сдался:
– Ладно, иди, скажи командиру группы, что я разрешил. И вот еще, сходи к завхозу, пусть провиант выделит тебе для гостинца родным, поди, голодают при немцах.
Счастливая девушка унеслась от него, как на крыльях.