Преступник
Шрифт:
— Почему не хочешь мириться?
Понурив голову, Козявка смущенно молчал.
— Что ж, хочешь, чтобы мы оставались врагами?
Козявка не отвечал и не поднимал глаз. По щеке его покатилась слеза и упала на бетонный пол.
— Давай помиримся, — мягко сказал Джевдет, — будем друзьями. Ты ведь знаешь — я не виноват… Сам ко мне приставал. Я не собирался с тобой драться. Ты вынудил. Назвал меня поганым воришкой, оскорбил!
Козявка молчал. Джевдет видел в этом признание вины. И он не обиделся, когда Козявка, тяжело вздохнув, вдруг
— Мустафа, приятель! — ласково говорил Джевдет, называя Козявку его настоящим именем. — Почему не взглянешь на меня? Что я тебе сделал? Ведь я не виноват. Оскорбил меня ты. А я…
Козявка сел. В глазах его блестели слезы.
— Кончай, Джевдет. Я… подлец!
Джевдет потянул его за руку.
— Ты не такой уж подлец. Идем к нам, выпьем чаю!
Джевдет повернулся к малышам:
— Ну-ка, заварите чай!
Несколько ребят бросились за чайником.
Пока заваривали чай, говорил один Джевдет. Мустафа только слушал. Когда чай был готов, они встали и пошли к постели Джевдета. Пили молча, под удивленными взглядами маленьких воришек.
Джевдет нарочно ни о чем не спрашивал. Теперь он знал, что Мустафа на самом деле не такой уж плохой парень.
— Хочешь хлеба с брынзой?
— Нет, спасибо.
С этого дня они стали друзьями. Старшие не переставали удивляться такой перемене. Некоторые из них, правда, говорили: «Козявка боится Джевдета, ну и спасовал…» Но малыши-то знали, в чем дело, и судили по-другому. Они были уверены, что, если даже Джевдет-аби выйдет из тюрьмы, Мустафа-аби не будет им мстить.
Джевдета они называли теперь только Джевдетом-аби, а Козявку — Мустафой-аби.
Старшие ребята злились:
— Что за Мустафа-аби! Козявка его звать, Козявка!
Малыши поправляли их:
— Нет, это наш Мустафа-аби!
Солнечные дни выпадали редко. Неумолимо надвигалась зима. Мустафа перетащил свою постель поближе к Джевдету. До поздней ночи они говорили о Хасане, о Джеврие и Кости. Молодой адвокат, рассказывал на свиданиях Хасан, удачно вел расследование по делу Джевдета. И хотя мачеха все еще путала следствие, изворачивалась, но вина шофера Адема была установлена полностью, и оставалось только его задержать.
Как бы там ни было, а Джевдет надеялся на скорое освобождение. Он уже свыкся с мыслью о смерти отца. Иногда он видел его во сне, старик утешал его. Успокаивала и мать. Теперь отец и мать никогда не ссорились. «Не расставайся с Хасаном, сынок, — советовали они Джевдету. — Слушай его, и все будет хорошо!»
И в самом деле, Джевдет никого не мог сравнить с Хасаном. Но он все же не мог забыть и Билла из «Отряда „Красный шарф“». Сила и ловкость — большое дело. Ведь если бы он не отколотил Козявку, разве они были бы сейчас друзьями?
Здесь, в
Вот будет здорово! Они добудут мотоцикл с коляской — их много у больших домов в Нишанташи, Шишли или в Мачка [53] , потом проберутся на большой пароход в порту. Вот бы капитаном (как же его имя?) оказался такой же добряк, как в «Кругосветном путешествии двух мальчиков», — с бородой, голубыми глазами и огромной трубкой во рту!
53
Нишанташи, Шишли, Мачка — аристократические районы в новом Стамбуле.
С каждым днем желание убежать в Америку становилось все сильнее.
Мысли об Америке и Храбром Томсоне не оставляли его даже во время ночных разговоров с Мустафой. Он видел ковбоев, бросающих лассо, краснокожих индейцев, выпускающих из луков отравленные стрелы.
Ночью за стенами тюрьмы, словно стая голодных волков, завывала буря. Печка в камере погасла. Уже перевалило за полночь. Все давно спали, скорчившись от холода под легкими одеялами. Джевдет и Мустафа тихо разговаривали.
— Плохо, что ты скоро выйдешь! — вырвалось у Мустафы.
— Почему же? — удивился Джевдет.
— Разве я найду такого товарища, как ты? Глупая моя башка! Ведь я хотел тебя зарезать!
— И как бы ты это сделал? — улыбнулся Джевдет.
— Откуда я знаю? Но я здорово разозлился. Ты сбил с меня форс. Жизнь моя стала — сплошной позор! Правда, у меня и сейчас нет жизни, ну что ж…
— Не беспокойся, когда я выйду, ты опять можешь стать вожаком в камере!
— Нет. Я ведь уже не тот. Не смогу быть таким, как прежде, даже если захочу. Теперь я буду жить только на паек…
— А если бы вышел на свободу, убил бы кого-нибудь?
— Что ты! Я бы и раньше никогда этого не сделал. Вот как это было: жил у нас в квартале один паренек — Хюсейн. Он был не больше меня. Убил человека и попал в тюрьму. Уж не помню, сколько лет ему дали за это: десять или пятнадцать… В квартале все говорили о нем с уважением. А ведь он был таким же слабым, как я! Только меня почему-то никто не уважал. Козявка и Козявка! Даже маленькие ребята не считались со мной. Ну, вот я и решил…
— А школу ты тоже из-за этого бросил?
— Конечно. В квартале зовут Козявкой, в школе тоже Козявка. Я думал, в тюрьме спасусь от этого. Да вот и здесь откуда-то узнали. Чем больше я злился, тем больше меня дразнили. А в школе? Чтоб мне провалиться, ведь в третьем классе я был первым учеником, лучше всех складывал, вычитал, умножал, делил!
— А почему ты не остался в столярной мастерской?
— И там все звали меня Козявкой. Мастера, ученики, подмастерья. Не люблю я это прозвище. Разве может человек быть Козявкой?
— Конечно, нет.