Превратности
Шрифт:
Болгария. Август 2016 г.
Чабан Митко
В полутёмной маленькой комнатке на узкой кровати лежал старый болгарин-чабан Митко. Он впервые в жизни так сильно занемог, что не вышел пасти стадо. Просто утром не смог встать. Промучился ночь то в ознобе, то в жару, бредил, в голове колотил молоток, мешал спать. По утрам он обычно умывался во дворе, а сосед спозаранку приветствовал его – это была их давняя традиция. Но сегодня Тодор
А Митко думал, что уже умер – ан нет, то был провал в беспамятство, наверное, а теперь трясёт, тело ломит, головы будто нет. Укрыться бы чем ещё. Да некому помочь. Лежит, вспоминает, хотя ему и вспомнить-то нечего: жизнь простая, не интересная, серая, пустая, вот как эта комната, где только печь, стол с лавкой и кровать, а оконце маленькое, всё некогда ветки сливы срезать, они загородили свет.
В последние два года вот только нового, что русская появилась на краю села. Дом они купили. И так повелось: когда мимо её дома Митко гонит стадо, она иногда выйдет с фотоаппаратом, с чабаном поздоровается за руку, угостит яблоком или ещё чем, а сама радуется, фотографирует ягнят, козлят. Златко – козёл-предводитель всего стада – любимец её. Он как заметит её, ни на кого не похожую, бежит и становится на задние ноги, будто служит ей. За это получает хлеб. А ещё она его научила, как собачку, «лапу» ей подавать. Ну чудная! А сама всё щёлкает фотоаппаратом и чабана не забывает. Он попросил своё фото. Так она запомнила, на следующий год привезла. Вон три снимка висят на стене – только это и есть украшение в доме.
Жарко-то как. Нет воды рядом, кофе глотнул. И провалился куда-то. Уже всё слилось: и стадо, и жена-покойница… Вот солнце взошло, солнце село, кругом степь, ровная, как стол… А больше не было впечатлений. Что было, то и видит сейчас. Никуда из Болгарии не уезжал, да и по Болгарии из своего села никуда не пришлось ездить, это вот сын теперь разъезжает: то в Варну, то в Софию, а сам под Бургасом живёт, шофёр на грузовике. Редко видятся: всё некогда сыну.
Ох, как прихватило: лихорадит его всего и что-то не так с головой, будто там стреляют. Попить бы… Просил ведь старую, чтоб не умирала раньше его. Нет, всё по-своему всегда делала, вот и ушла – ей так удобнее, а ему каково теперь одному?
Апрель в этом году холодным выдался. Хотя первого всё равно выгнали скотину. И он тепло оделся. Сам, как баран, в тёплом тулупе, да плащ-накидка в мешке за спиной. Дождь со снегом идёт почти каждый день. А русская-то приехала. Опять подошла поздороваться. Если бы помнил русский, поговорил бы (в школе учили), да и она его не понимает: зубов-то у него уже не осталось, вот и шамкает. Стесняется её. Она красивая, весёлая, добрая. А он? Чабан деревенский, старый. Улыбнётся и сразу вспомнит, что беззубый, засмущается. А Златко уже рядом с ней. Как в цирке, то «лапу» ей даёт, то встанет на задние ноги, а передние ей на плечи поставит. Потом встанет в позу напротив неё, да как топнет со
Ну всё, видно не подняться ему больше, не увидеть эту улыбающуюся странную русскую с фотоаппаратом, не ходить больше по степи в холод и в жару со стадом… Дверь скрипнула, шаги, идёт кто-то. Вот и Тодор. А с ним сестра его – Багрянка. Небось, опять проведать брата из города приехала. Сунула градусник – а там уж сразу под сорок. Тяжко. Она анальгин, что ли, дала: городская, они всё знают, всё по-своему. Потом чай из трав заварила – все болгары так лечатся, затем и мёд у него разыскала, намешала в чай. Заставила выпить, переодела в чистое, вытерла всего. Дай Боже ей здоровья самой. Добрая душа, она и за братом присматривает, как остался он вдовцом. Полотенце положила рядом вытирать пот. Оставила хлеб с овечьим сыром, банку с отваром из трав рядом поставила. Ну всё, ушли. Спать тянет.
Чуть успокоился, лучше стало, кажется, поспал. А вот опять худо, не легчает. Может, это последнее, что он испытает, а потом уйдёт туда, к жене. Кто придёт на поминки, кто вспомнит его, кроме соседа? Чабан все дни в поле с овцами, козами. Ни друзей, ни коллег, как у других бывает на обычной-то работе. Чабан один всегда. Ходит туда-сюда по степи, стадо гоняет. Хорошо, что собачка есть маленькая, Бошко, помогает пригнать в отару самых шустрых, далеко отбежавших, или слабых, отставших. Размером-то он немного больше кошки, а гоняет баранов и коз, будто овчарка, лает, а если что – за ногу чуток прихватит для острастки, боятся его, слушаются. Так вот ляжет Митко на траву, прикроет лицо кепкой и может спокойно спать: знает, что отара в порядке будет, Бошко присмотрит. Вот Бошко, наверное, и есть его друг. Всё. А ведь были когда-то друзья в школе, на работе. Давным-давно. Он же хорошо учился, аж до восьмого класса дошёл, не всем удавалось. Потом не поехал в Добрич продолжать ученье, как другие, потому что отец умер, пришлось матери помогать по хозяйству. Стал работать в колхозе. Так поначалу друзья приезжали, звали поступать в училище, дивились ему, мол, что он так вот сидит в селе, мог бы получить профессию и найти нормальную работу. Года через три и они разъехались, всего-то их трое из класса осталось в селе. Женился на своей однокласснице Цветанке, родили сына. После увольнения из кооперации (уже под пятьдесят было) работу чабана предложили, он и согласился. Почему способный мужик пошёл овец пасти? Не поверите. Оказывается, чтобы время было книги читать. И правда, книги-то поначалу брал в читальне, таскал с собой в мешке, читал много, с интересом, даже дома жене пересказывал. Он как-то услышал, как Цветанка на вопрос соседки, почему в пастухи супруг подался, ответила: «Он мечтать любит, а там свобода, мечтай, сколько хочешь». Со временем он тускнел, мало общался с людьми, знай, бродил себе с утра до вечера со стадом. Казалось, полинял под солнцем, разленился, постепенно и читать перестал. Тогда стал таким, как все чабаны.
Конец ознакомительного фрагмента.