Превратности
Шрифт:
– Это в тебе говорит англичанин. На самом деле, воля, храбрость, сила духа и ответственность – вот основа всех побед Наполеона. Он показал и научил будущих последователей, как побеждать. И заметь, имея обострённое чувство собственного достоинства, он умел ценить это качество в подчинённых, уважал солдата. Изумлялся, кстати, как англичане прилюдно подвергали унизительным телесным наказаниям солдат. А своим офицерам категорически, под угрозой казни, запретил поднять руку на солдата. Заметь – первым в истории человечества!
Руперт:
– Допустим, это и верно, он против телесных наказаний. И всё же, ты слишком идеализируешь образ того, кто насадил своих родственников и военачальников королями в завоёванных европейских странах с Францией. Чем и сгубил прогресс Европы. Это
Адам:
– Да, были такие ситуации, но как временные. У него не было более подходящих кандидатур – это же политика. Но взгляни и на другие особенности натуры Наполеона: нередко при его слабости по сравнению с противником он мог виртуозно оказаться сильнее его, изобретательнее. Ты говоришь: шулер! Кто ещё мог так молниеносно ориентироваться? Даже при крупных итоговых поражениях, когда он один противостоял, можно сказать, всему миру, он демонстрировал победы в серьёзных атаках. Одни разработанные им преследования чего стоят и по сей день! А то, как он продумывал все детали действий на случай поражения? Теоретик и практик ведения войны – он гений, настоящий гений! Британии же просто повезло, что на поле Ватерлоо первым ворвался Карл, а не маршал Наполеона Груши. Веллингтон ведь уже распорядился трубить капитуляцию, его же спасло неожиданное появление австрияк на поле боя.
Руперт:
– Так возвеличивать личность Наполеона – это в тебе говорит польская кровь. Вы хотели с помощью Франции восстановить независимость Польши. Вы как нация боготворите этого антигероя.
Адам:
– А ты не согласен с гениальностью Наполеона потому, что для англичан Франция была конкурентом, англичане боялись утратить роль монополиста. К тому же англичане не могут простить план Наполеона вместе с русскими вышибить англичан из Индии. Вы просто его ненавидите как удачливого соперника вашему прежнему господству в мире. А я считаю Наполеона величайшим политическим деятелем в истории, наравне с Хаммурапи.
Руперт:
– С кем, с кем? Хаммурапи? Это кто такой?
Адам:
– Ты что, никогда не слыхал этого имени? Основатель государства Вавилония.
Руперт:
– Право, первый раз слышу это имя…
На этом спор закончился. Замолчали. Победителей не было, обиженных и разгневанных – двое. Адаму этого было достаточно, чтобы охладеть и отстранить от себя несговорчивого собеседника. Жене он потом признался: не о чем говорить с таким недоучкой, который имя Хаммурапи впервые услышал от меня.
Он был раздражён и не планировал встреч с приятелем Рупертом. Продолжал заниматься судебными делами, дома проводил время за чтением и подготовкой к судам. И всё же благодаря стараниям и некоторой хитрости обеих женщин со временем Адам смягчился и возобновил общение. Их приятельство продолжилось, хотя поначалу и без былого расположения. У обоих была общая страсть к музыке, могли часами слушать Рахманинова, Моцарта, Бетховена, Чайковского. Молча, что спасало от споров и размолвок. Мия с Полли обсуждали в это время цветоводство и вопросы образования. У Полли и Руперта было трое сыновей. Для их семьи вопрос образования был первостепенным, особенно с учетом последующего обучения в Мельбурнском университете. Мия предложила помочь младшему сыну по немецкому языку, у того не ладилось с иностранным. Эндрю заметно улучшил немецкий и получал хорошие отметки. Мия гордилась своим достижением и готова была обучать иностранным языкам других сыновей. Она рада была общению с детьми. К языкам у Мии был особый талант, она осваивала их так легко и говорила почти без акцента на семи. Этим была хорошо известна в Австралии, её часто приглашали в другие города для проведения разных мероприятий, для переводческой работы, что было поистине моментами духовного подъёма, можно сказать, счастья. Она любила быть на виду, много и увлечённо работать с людьми.
Ещё повезло Мии: она получила разрешение супруга обучаться шотландским танцам. Удивительно, как он позволил ей в течение многих лет ходить каждую неделю на занятия, где были не только женщины, но и мужчины – для ревнивца представлявшие собой потенциальную угрозу его спокойствию.
Так шли их годы в Маруне, где жизнь проходит монотонно, если только сам её не разнообразишь. Адам не вёл дневников, но имел привычку с юности ежевечерне обдумывать прошедший день, фиксировать, что смог выполнить из запланированного, что осталось его недоработкой, долгом самому себе. Будто делал корректуру текста: внимательно просматривал, отмечая все промахи и удачи, вёл чёткий анализ каждой фразе, жестоко казнил себя и особо жестоко – других. Переживал прожитый и опять планировал в деталях следующий день, в котором не было места лёгкости и улыбкам, на первом и единственном месте всегда стояла серьёзная работа. К понятию «работа» относилась и его увлечённость писательским делом. Он издал два криминальных романа («Джокер» и «Прыжок в неизвестность»), в Польше поставили фильм по первому. Адам писал постоянно, никогда ни с кем не обсуждал написанного, рукописи никому не показывал, а по выходе книги в свет давал читать Мии и Руперту и всегда посылал экземпляр с автографом в Варшавский университет. В Польше чтили автора. Однажды направили в Маруну своего корреспондента, который записал для польского телевидения двухчасовое интервью с Адамом. Всё это льстило писателю и давало повод для ещё большей гордыни.
О чём мечталось теперь, чего не хватало Адаму и Мии? Не было у них уже общей мечты, как раньше: построить свой дом и иметь достойную работу. И то и другое давно осуществилось. Теперь ему хотелось быть ещё более известным и успешным, слыть на всю страну самым профессиональным и принципиальным юристом (таким и был на самом деле). Мия радовалась своей работе, прекрасным отношениям с людьми. Но ей по-настоящему не хватало радости материнства, домашней сутолоки младших и старших – любимых и любящих детей, если не своих, то хотя бы родственников. Ещё она хотела, чтобы приходили гости, как в родительский дом в Уппсале, где собиралось по двадцать человек, где всегда было интересно, весело. После застолья танцевали, играли в карты, придумывали разные поездки, пикники. Это невозвратно ушло. Адам последние годы стал совсем нелюдимым. Раньше кое-кто из знакомых хоть изредка захаживал к ним, а теперь лишь Руперт. И то хорошо.
Недалеко от Адама и Мии была ферма, где они брали свежие яйца и парное молоко – это напоминало Мии детство, когда они с родителями уезжали в пригород и проводили время на природе в деревне. Семья фермеров, особенно Лиз, молодая, но уже многодетная мать, была симпатична Мии. Иногда при встрече женщины разговаривали, вспоминали счастливое детство с любящими родителями, печалились, что эта часть жизни ушла навсегда. Лиз – сирота. Её родители – хирург и медсестра – летели в Перт в непогоду по вызову на срочную операцию, и самолёт потерпел катастрофу. После их гибели она жила с бабушкой, которая рада была сбыть с рук внучку, выдав её за фермера, как только та стала совершеннолетней. А девушка мечтала о другой жизни.
Лиз большей частью горевала о своей судьбе, но иногда и радовалась не столько супружеской жизни, сколько материнству, она любила своих детей. Так и прожила тринадцать лет, непрерывно рожая и заботясь о малышах. Она устала рожать одного за другим и вести большое хозяйство. Ей стало неинтересно и тяжело так жить. Родив шестого ребёнка, она заболела. Узнав, что послеродовая лихорадка сулит ей скорую смерть, Лиз молила Бога не о себе, чтобы выжить, а о том, чтобы дети оказались под присмотром доброй и умной женщины, и чтобы Дин не спился.