При попытке выйти замуж

Малышева Анна Жановна

— Ну, это динамизм и стервозность, доктор. «Вот она я, бери меня», а сама — в кусты.

— Да. Немножко стервозности необходимо. Но в кусты необязательно. Важно показать, что кусты возможны. Что вас туда, так сказать, тянет.

— Если симпатия обоюдная, в кусты тянуть не должно.

— Не должно, конечно. Но тягу нужно изобразить.

— Еще пара-тройка ваших лекций, Вениамин Гаврилович, и я, глядишь, научусь быть привлекательной.

— Ну, у вас-то такой проблемы нет, — опять засмеялся он, — вы уже давно научились. Но от бесед я ни за что

не откажусь. Когда я могу надеяться увидеть вас еще?

Вернувшись домой, я, поддавшись переполнявшим меня чувствам, позвонила Васе и томно призналась, что при встрече с ним меня неудержимо тянет в кусты.

— Да? — Вася удивился. — В смысле — тошнит тебя? Или слабит? Но зачем же в кусты? Зима на дворе, а ты, какая-никакая, девушка. К тому же в МУРе прекрасный туалет.

Вася был в своем репертуаре.

— Но кусты-то романтичнее! — возразила я.

— Не думаю, — сказал Вася. — Практически на глазах у всех, и ни руки помыть, ни зубы почистить.

Надо будет спросить у Вениамина Гавриловича, добавляет ли девушке привлекательности то, что ее при встрече с мужчиной неудержимо тянет в туалет. Наверно, да. Во всяком случае, это небанально.

— Саня, — Вася, как ни странно, не ругался на меня, не обзывался, зато был очень серьезен. — С твоим живодером там действительно что-то не чисто. И, откровенно говоря, я заволновался — не вляпалась ли ты опять в какую-то дрянь. Ты будь поосторожней, не лезь без меня в это дело и не вздумай звонить в N-ское отделение милиции. Я тебе помогу, только вот разберусь с делами. Договорились? У меня предчувствие плохое.

— Ладно. — Васина серьезность меня тронула. Всегда, когда Вася боялся за меня, он становился похож на человека. Переставал материться, рожи корчить — ну такой милый — просто ужас.

Глава 12

МОРОЗОВ

Он вернулся домой поздно и сразу отправился в ванную. Открыв воду, он вылил в ванну почти пол-литра ароматических эссенций — раньше он отбивал таким способом собачий запах, а сейчас ароматизировал воду уже по привычке. Лялька этот запах терпеть не может, как и самих собак, впрочем.

Лялька имела смутное представление о том, чем он занимается, и с расспросами не приставала. Деньги приносит — и ладно. Она была женщиной практической и исходила из того, что не дело красит человека, а прибыль от этого дела. Будь ты хоть негром преклонных годов, но если ты получаешь приличную зарплату, мы тебя примем, как равного. Морозов с пониманием относился к такой жизненной позиции своей подружки, но временами, только изредка, задумывался о том, что было бы, если б удача от него отвернулась?

— Ляль, — спросил он однажды, — а вот если мой бизнес прогорит?..

— Типун тебе на язык, Барбос, — перебила его Лялька. — С чего бы? У тебя неприятности?

— Пока нет. Но — если вдруг? Ты меня не бросишь?

— Брошу, — уверенно кивнула Лялька. — Так что ты уж работай получше.

— Хорошо ли это, Ляль? —

запечалился Морозов. — Получается, ты со мной из-за денег.

— Нет, Барбосина. Я с тобой не из-за денег, ты меня не упрощай. Другое дело, что без денег ты потеряешь часть своей привлекательности. Образ будет уже не тот. Вроде ты, а не ты. А я терпеть не могу незавершенности.

— А если я терпеть не могу нестабильности? — спросил Морозов. — Вроде ты со мной, но в любой момент можешь смыться. Как мне быть?

— Терпи, Барбос, — велела Лялька. — Судьба твоя такая. Я же терплю.

— Ты-то что терпишь? Я же пока в образе, в завершенном.

— Нестабильность терплю. И, заметь, обречена терпеть вечно. Потому что стабильности вообще на свете нет. Вот сегодня я с тобой, а завтра — возьму и смоюсь. Легко ли? Жуть. А если не смоюсь, то тебя, допустим, грохнут.

— Добрая ты, Лялька, — вздохнул Морозов.

— А я и не прикидываюсь.

Вряд ли Лялька сказала «грохнут» просто так, подумал он тогда. Вряд ли она имела в виду рост преступности в Москве. О чем-то она все же догадывается, что-то про его бизнес знает. Интересно — откуда?

Интересно, а спрашивать не стал. У них вообще были странные отношения. На людях Лялька его всячески высмеивала, говорила: «Барбос такой неуклюжий, такой некомпанейский, мне с ним ску-учно». Дома была почти ласковой, но вместе с тем равнодушной. Никогда не замечала, что он пришел позже; не удивлялась, когда он целый день торчал в квартире, не спрашивала, пойдет ли он на работу. Никогда не отказывала ему в близости, но никогда на нее не напрашивалась. Если ему хотелось поговорить — охотно поддерживала разговор и даже проявляла интерес к теме, сама же никогда и никаких разговороь с ним не заводила. Они могли молчать день, два, три подряд, и Ляльку это нисколько не тяготило.

— Барбосина, ты пришел? Есть будешь? Салатик сделать?

И сразу с журналом на диван или к телевизору.

Они познакомились четыре месяца назад. Он зашел к ребятам в отделение и застал сиену допроса Ляльки — она проходила свидетельницей по одному делу. Судя по всему, он не произвел на нее никакого впечатления, да и она ему не очень понравилась. Но прошла неделя, другая, и Морозов с удивлением констатировал, что все время вспоминает свою «ту свидетельницу».

— Что-то меня зацепило, — говорил он ребятам в отделе, — то ли голос, то ли запах. Голос, наверное.

Он выписал из «Дела» Лялькин адрес и стал караулить ее в метро. Встретились они только через две недели, и все это время Морозов вечерами добросовестно прогуливался по станции «Тушинская», вглядывался в окна вагонов проезжающих поездов и ждал. Но Ляльку он проглядел, и не он ее, а она его заметила. И окликнула.

— Эй, — крикнула она, — следователь!

Он сделал вид, что страшно удивлен, широко развел руки и искренне воскликнул:

— Вот так встреча! Вот уж не ожидал! Только я не следователь, а простой опер. К тому же бывший. Ушел я из милиции, Ольга Викторовна. Давно ушел.