При попытке выйти замуж
Шрифт:
Серебряный почувствовал мое настроение:
— У нее, похоже, на тебя аллергия, Славочка. А тут уж ничего не поделаешь.
— Отчего же, — возразил Савельченко. — Существует множество современных антиаллергенных препаратов.
— Щас! — прошептала я себе под нос. — Еще печень сажать.
— Смотри, какой коллаж мы слепили. — Володя протянул мне картинку. На ней была нарисована огромная елка, под которой сидел премьер-министр. Лицо у него было удивленное и растерянное. Рядом с ним стоял Дед Мороз с глумливой мордой. В руках Дед Мороз держал большой мешок как бы с подарками.
— Можно подумать, — сказала я, — что ваш Дед Мороз балуется расчлененкой и решил подарить премьеру пару трупов в разобранном состоянии.
— Годы работы в отделе происшествий тебя испортили, — вздохнул Володя. — Нормальному читателю должна прийти на ум именно порнушка. Смотри, какая нога!
— Красоту ноги можно оценить только тогда, когда она прикреплена к туловищу, — продолжала упираться я. — Знаешь, Володя, у меня был приятель — студент медицинского института. Любитель черного юмора. Развлекался тем, что возил с собой пластмассовые руки и ноги, очень похожие на настоящие. Так вот, он ездил с ними в метро и все время ронял, то руку уронит, то ногу. Люди вокруг в обморок падали. И никто, заметь, ни разу не сказал: ах, какая красивая нога!
— Так ты что предлагаешь? — разозлился Володя. — Чтоб из мешка торчала вся баба?
— Нет! — заорал Кувалдин. — Она предлагает поместить девицу в целлофановый пакет, чтоб ее всю было видно. А что? Удобно и современно.
— Тогда все подумают, — сказала я, — что ваш Дед Мороз — маньяк, и что он ее пытает. Посидите сами в целлофановом мешке, попробуйте. Жарко, липко и нечем дышать.
— Знаешь что, Сашенька, — обиделся Володя. — Шла бы ты, куда шла.
— Пожалуйста, — теперь уже обиделась я. — Вы меня сами позвали.
Взяв чашки, я удалилась в туалет. А когда шла обратно в отдел, дверь секретариата была уже плотно закрыта, но даже сквозь нее слышались громовые раскаты хохота Серебряного и тоненькое фальшивое подхихикивание Савельченко.
Придя в отдел, я села и задумалась. Ситуация мне не нравилась. Главный редактор готовит хороший и добрый номер, а за его спиной банда экстремистов хочет все опошлить. И ладно бы — просто испортили один номер газеты. У меня сложилось неприятное ощущение, что они просто грубо подставляют Мохова, потому что за скандал с премьером придется отвечать именно ему, а не Кувалдину и даже не Серебряному. Такие вещи, как порнушный компромат на председателя правительства, не появляются в газетах без ведома главных редакторов. И как бы ни развивались события, Мохов обязательно окажется в идиотском положении. Либо он должен будет признаться, что принципиальные решения, касающиеся позиции газеты, принимаются за его спиной, либо ему придется взять ответственность за публикацию на себя.
Меня раздирали противоречивые стремления. С одной стороны, предупредить главного редактора о готовящемся скандале хотелось до зуда, с другой — мама с детства намертво вбила в меня, что хуже стукачества может быть только убийство, и то не всегда. Наверное, я могла бы переступить через этот моральный барьер, если бы, стыдно признаться, это не угрожало мне лично. Дело в том, что круг лиц, посвященных в тайну предстоящей
Выбирать предстояло из двух крупных неприятностей: либо подвести хорошего человека, который всегда относился ко мне очень по-доброму, либо опозорить себя.
Промучившись минуты две, я схватилась за телефон. Вася взял трубку сразу и даже обрадовался:
— О-о, какие люди! Привет-привет! Только не говори мне, что ты опять во что-то вляпалась.
— Нет, Васенька, но все к тому идет.
— Саня, крошка моя, ну угомонись уже!
— Васенька, мне нужен твой совет, только не милицейский. Не по розыскной части то есть.
— Мне что — уволиться? — Вася оживился.
— Необязательно. Просто стань на минутку человеком.
— Извини, Санечка, это невозможно. Не проси.
— Смотри, Вась, один человек, нет не один, а трое, то есть четверо, но четвертый не в счет… — начала я, но Вася не дослушал:
— Когда дойдешь до девяносто девятого человека, сделай, пожалуйста, паузу, а то я собьюсь.
— Их было четверо, и они замыслили одну гадость.
— Нельзя ли поконкретнее? Что за люди, какую гадость?
— Это неважно. Я про эту гадость узнала, но если я этого хорошего человека предупрежу, то обо мне будут говорить черт-те что.
— И что же? — Вася, судя по тону, ничего не понял.
— Будут говорить, что бегаю к начальству с доносами.
— A-а! Так «один хороший человек») — это твой начальник?
— Да.
— Саня, начальство хорошим не бывает, я сто раз тебе говорил. Но если тебе повезло и ты встретила такое чудо — как же не помочь? Ты потом себя сожрешь, я же тебя знаю. Останется от девочки Сани маленький блеклый огрызочек.
— Почему блеклый? — возмутилась я.
— А какой же?! — в свою очередь, возмутился Вася. — Хороших людей надо предупреждать об опасности, вот что я думаю. А уж как там в вашем прогнившем журналистском мирке принято — не знаю. Кроме того, стукач — это квалификация. Ты ведь как, по глупости, думаешь: стукнул раз-другой, и сразу получил звание заслуженного стукача. Нет, девочка, за это звание надо побороться, попотеть, побегать, тебе еще до него расти и расти. Хороший стукач — большая редкость в наше время. Сейчас люди сильно равнодушные стали, никому ни до кого дела нет.
Васю несло, он пустился в пространные рассуждения о роли и месте стукачей в жизни современного общества, об их социальной функции, о реальной помощи, которую они оказывают следствию.
— Мамы всякие нужны, мамы всякие важны, — увлеченно разглагольствовал Вася. — У вас мама — кто? Повар? А у меня, допустим, — стукач. Звучит? Звучит.
Мне уже казалось, что Вася будет говорить вечно, но лекция закончилась столь же внезапно, как и началась. Вася пожелал мне успехов, три раза оглушительно чмокнул телефонную мембрану и велел не пропадать и заходить.