При попытке выйти замуж

Малышева Анна Жановна

— Я просил бы не перебивать. Если мне понадобится узнать твое мнение, Лисицина, я дам тебе возможность высказаться. До сих пор, бог миловал, мне твои дурацкие идеи были ни к чему.

Катя съежилась, пригнулась к столу и стала почти невидимой.

— Надеюсь, все всё поняли, — резюмировал Полуянов. — Никакого Нового года не будет, пока каждый из вас не принесет праздничную заметку. Сегодня! К восемнадцати ноль-ноль!

— О-о, — Сева окончательно измусолил мое несчастное ухо, — он собирается отменить Новый год! Во варвар! Ну настоящий полковник.

— Лунин! — заорал Майонез. — Вместо того чтобы предаваться эротическим забавам с Митиной, занялся бы делом. Да и ты (это

уже мне) могла бы быть поскромнее.

Я виновато развела руками — в том смысле, что если бы могла быть поскромнее, то непременно сдержала бы свои неуемные потребности. Но, сами понимаете — возраст, темперамент…

Стоило Майонезу уйти, как позвонил Юрий Сергеевич Мохов — наш главный редактор — и попросил «пощадить новогодний номер и обойтись без крови и насилия».

— Можно работать в такой обстановке? — возмущался Сева. — Мохов говорит одно, Майонез — другое, а нам что делать? Дурдом точка ру. Вот еще смешно бывает, — передразнивая Катю, пропищал он, — когда главный редактор с редактором отдела договорится, позицию согласует, а потом уж строит корреспондентов.

— Я, например, думаю, — глубокомысленно сказала Катя, — что главный редактор все-таки главнее. Извините за каламбур.

— А я, например, думаю, — возразил Сева, — что главного редактора ты видишь изредка, а с Майонезом тебе жить и жить. Извините за прямоту.

— Ну уж и жить, — возмутилась Катя. — Работать просто.

— С ним работать не так уж просто, — скорбно заметил Сева и ушел не попрощавшись. Оставшиеся, усевшись за компьютеры, принялись вымучивать новогодние заметки. Вероятно, не без успеха, потому что к половине девятого вечера я осталась в отделе одна. Да и в соседних отделах было тихо — предновогодние хлопоты смели сотрудников с рабочих мест раньше времени. Только по коридору время от времени пробегали члены дежурной бригады. Собрав с подоконника грязные чашки, я поплелась в туалет и, проходя мимо секретариата, не без удивления обнаружила там оживленное сборище. Весьма, кстати, начальственное. Заместитель главного редактора Олег Кувалдин прыгал на столе ответственного секретаря, хлопал в ладоши и заливисто, нет, разливисто хохотал. Ответственный секретарь Владимир Бороденков вальсировал вокруг стола и пел: «Врагу не сдается наш гордый «Варяг»…», директор издательского дома «Вечерний курьер» Игорь Серебряный сидел на полу по-турецки и аккомпанировал Бороденкову, выстукивая мелодию песни двумя алюминиевыми ложками. А горячо нелюбимый мною начальник коммерческой службы Вячеслав Савельчен-ко, хищно улыбаясь, перебирал фотографии, которыми был завален весь подоконник.

— О! Люди! — радостно констатировал Кувалдин, увидев меня. — Откуда ты, прелестное дитя? И что ты бродишь тут ночью одна?

— Заходи, — радушно предложил мне Серебряный, — гостем будешь. Ты кто?

Надо сказать, директор издательского дома действительно корреспондентов в лицо не знал и ниже редакторов отделов ни с кем в «Курьере» не общался. Он и бывал-то у нас нечасто, предпочитая вызывать нужных ему сотрудников к себе. Об убранстве и размерах его рабочего кабинета в редакции ходили слухи один страшней другого. Кабинет Серебряного называли «мраморным залом» или «каминным залом», а особо любящие директора сотрудники — «траурным залом». Последнее подразумевало, что в апартаменты Серебряного приглашали не для душевных бесед у камина, а для выговоров и увольнений.

Заинтригованная увиденным, я без раздумий переступила порог секретариата. Теперь надо выбрать правильную интонацию для общения с начальством. Сделать это было непросто, потому что один из них — Игорь Серебряный — приходился мне огромным начальником, перед которым

уместнее всего было бы пасть ниц, а потом нижайше отползать и мелко кланяться. Другой — Олег Кувалдин — был начальником помельче и дозволял корреспондентам при общении с ним легкую уважительную фамильярность. С ответсеком Володей Бороденковым у нас и вовсе были приятельские отношения. Что касается Савельченко, то он уже второй год лидировал в списке моих главных жизненных неприятностей. Он совершенно искренне считал, что все на свете продается и покупается, только цена разная. «Отношения между мужчиной и женщиной, — говорил он, — это обыкновенная коммерческая сделка, условия которой подлежат обязательному и скрупулезному согласованию. Все так называемые любовные конфликты проистекают из-за того, что стороны изначально не договорились должным образом». Переговоры по поводу наших с ним отношений длились уже целую вечность. Я, по его словам, «ведомая алчностью», набивала цену; он, будучи человеком рассудительным и рачительным, переплачивать не хотел. «Каждый стоит столько, сколько он стоит, — говорил Вячеслав Александрович. — Вы, Александра, девушка вполне кондиционная, но и не Клавдия Шифер. Я вам предлагаю прекрасные условия, хватит ломаться». Все мои мольбы и уверения, что я продаваться пока не хочу, он воспринимал как грязное вымогательство.

Пока я, гремя грязными чашками, раздумывала, как мне вести себя со всеми четверыми и с чего начать, Кувалдин перехватил инициативу:

— Вот, Александра, ты у нас натура утонченная, из хорошей семьи. Скажи, как тебе шапка в новогодний номер: «Здравствуй, о-па, Новый год!»

Я уже открыла рот, чтобы высказать несколько критических замечаний, но вовремя посмотрела на Кувалдина. Тот сиял, как стоваттная лампочка, и было совершенно понятно, что он просто не видит другого за-головка на первой полосе новогоднего «Вечернего курьера».

— Ну, — уклончиво сказала я, — смотря к какому материалу.

— Вот! — Серебряный ткнул в меня пальцем. — Молодец! Профессиональный подход. — И пояснил: — Мы получили чудный компромат на премьера.

— Компромат? В праздничный номер? — Я поежилась. — Нетрадиционно.

— Вот именно! — взвизгнул Серебряный. — Вот именно! Все выйдут с добренькими, слащавыми, слюнявыми номерами, с елочками-веточками, с поздравлениями советскому народу, а у нас — бомба! Ха!

— Но Новый год — добрый праздник, — пробормотала я, — и главный просил без грязи…

— Это тебе он главный, — фыркнул Серебряный. — К тому же, деточка, без грязи получается только тогда, когда без нее обходятся те, о ком мы пишем. А если премьер завел интрижку на стороне, то о чистоте говорить уже не приходится.

— Это его личное дело, — сказала я еле слышно.

— Саня, прекрати, не спорь, — вмешался Олег. — Материал классный: откровения любовницы премьера! Представляешь? Как он ведет себя в койке, и все такое.

— Но почему обязательно в завтрашний номер, Олег? Представь, в каком настроении человек будет встречать Новый год? У него ведь тоже завтра праздник. Допустим, вы не любите премьера, но у него есть жена, дети.

— Чисто женское отношение, — поморщился Кувалдин. — Ей его жалко.

— Жалость Александре не свойственна, — влез Са-вельченко. — Она совершенно безжалостная, бесчувственная особа.

— О-о, это уже что-то личное, — засмеялся Володя Бороденков. — Чем она тебя обидела, Слава?

— Она меня недолюбливает, — жалобно сказал Са-вельченко. — Она дружить со мной не хочет.

— Правда? — Серебряный посмотрел на меня с уважением. — А почему?

— Я хочу, но не могу, — потупившись, призналась я. Хотела сказать, что меня тошнит, но сдержалась.