При попытке выйти замуж
Шрифт:
Погруженная в непростые раздумья о том, как мне дальше выстраивать свои отношения с Вениамином Гавриловичем, я вышла на улицу. В лицо ударил противный ветер со снегом, и я поглубже спряталась в воротник шубы — когда же зима наконец кончится? Сил уже никаких нет терпеть этот холод.
Резкий сигнал клаксона напугал меня, и я резко шарахнулась в сторону. Обернувшись посмотреть, что это за придурок разъезжает здесь по тротуару и пугает людей, я увидела знакомый синий «Сааб».
— Я испугал тебя, прости. — Ильин виновато улыбнулся и слегка стукнул кулаком по центру руля, вроде как наказывая клаксон
— А как вы узнали, что я уйду с работы так рано?
— Догадался. — Он пожал плечами. — Да нет, наверное, просто очень хотел, чтобы ты ушла пораньше. Зачем ты говоришь мне «вы»?
— Привыкла. Теперь трудно будет переучиваться.
— Постарайся, ладно? А то смешно получается, — он поцеловал меня в губы и сразу успокоился. — Едем?
— Куда? — кокетничать и ломаться, а также прикидываться дурочкой я всегда умела. Понятно же куда — к нему. Оказалось, не совсем так.
— Сначала в магазин, — сказал он. — За вкусной едой, достойной тебя. Согласись, наше посещение торговых точек — это уже начало ведения совместного хозяйства.
— Безусловно. Для закрепления эффекта можем сегодня постирать что-нибудь вместе или помыть полы.
— Нет уж, — он решительно замотал головой. — Стирать будет стиральная машина, а мыть полы — Нина Петровна, милейшая женщина, спасает меня от грязи и пыли уже не первый год. И даже белье гладит.
— Все слишком хорошо, — сказала я. — Так не бывает. Не стирать, не гладить, не убираться. Не знаю, по силам ли мне такая жизнь.
— Есть одна проблема. — Ильин хитро посмотрел на меня. — Ужин! Кто-то должен его приготовить. Я мог бы сам, но мне хочется заняться этим вместе с тобой. Ты готовить-то умеешь?
— Еще как!
— Вот и займемся ужином, если не возражаешь, конечно.
Я не возражала.
Глава 40
ОБЩЕЖИТИЕ
Переезд внес панику в ряды заложников. Женщины даже расплакались от страха, и убедить их в том, что перемена места обитания вовсе не равносильна смертному приговору, никому не удалось. Честно говоря, и представители сильной половины человечества были напуганы и озадачены. Никто не понимал — зачем? Трясясь в закрытом фургончике, где нещадно дуло из всех щелей, но ни в одну щель ничего невозможно было рассмотреть, заложники перебрасывались короткими репликами, смысл которых сводился к следующему: убить нас могли бы и на старом месте, а раз везут куда-то, значит, их спугнули.
Переезд занял около часа, но их еще заставили минут двадцать просидеть в машине после того, как они доехали до нового места. Потом, под дулами двух пистолетов, их вывели из машины и проводили в дом. По внешнему виду — типичная подмосковная дача. Над дверью — выцветшая вывеска: «Починка примусов».
Их провели в подвал и заперли там, сообщив на прощанье, что утром приедет человек и заберет письменные распоряжения на перевод денежных средств. Охранники оставили им стопку бумаги и ведро воды, а на вопрос:
— Заметьте, — сказал наблюдательный Тропин. — Психолог не участвовал ни в погрузке, ни в выгрузке.
Тропин хотел еще что-то сказать, но его совершенно неожиданно перебила подружка Гинзбурга Татьяна, чем всех несказанно удивила. Все прошедшие дни она была крайне молчалива, погружена в себя и в общих дискуссиях участия не принимала. И вдруг не только заговорила, но и перебила Тропина, к которому все и всегда прислушивались с особым вниманием:
— Я здесь была, — сказала Татьяна. — Месяц назад.
— Здесь живут твои знакомые? — быстро спросил Тропин.
— Нет. Меня сюда привезли. Двое. А потом выгнали, даже до станции не проводили. Вадим, наш сутенер, хотел потом с ними разбираться, ездил сюда, но никого не нашел, дом был пустой.
Все почему-то повернулись к Гинзбургу, чем невероятно его смутили.
— А я что? — забормотал он. — Я-то что?
Насладившись его потерянным видом, все опять обернулись к Татьяне.
— Два парня, студенты, кажется. Приехали сюда, выпили, потом… ну, как обычно, а часов в одиннадцать вечера, поздно уже было, они говорят: «Все, до свидания». Они уже пьяные были. Я им: «Довезите до станции, ночь скоро», а они: «Сама доедешь, здесь недалеко». Ну и вот. Сволочи. Зима же, холодно. И темно, страшно.
— Конечно, — гнусно пошутила Наталья, — еще изнасилуют.
И тут же замолкла под укоризненными взглядами присутствующих. Только Татьяна не обратила внимания на выходку Натальи и продолжила:
— Я попросилась переночевать, а они хохочут: «Ага, а потом мы без штанов проснемся, знаем мы вас». И я ушла. До станции — минут двадцать. Станция Веселовская, а деревня, где дом вот этот, называется Заречное.
— Еще что помнишь? — Тропина даже трясло от возбуждения.
— Ничего. — Было видно, что Татьяна действительно пытается вспомнить. — Ничего. Кажется, один из них говорил, что это дача его дяди. Кажется, но не уверена.
Тропин обменялся с Гинзбургом выразительными взглядами, и, прихватив Колю, они ушли шептаться в дальний угол.
— Думай, Сережа, думай, — наседал Гинзбург на Тропина. — Нам повезло, мы знаем, где находимся. Надо придумать, как послать весточку.
— Ясно как, — Коля радостно потирал ладони, — в платежных поручениях.
— Действительно, ясно. — Гинзбург поморщился, досадуя, что Коля преподносит в качестве собственного открытия такую банальную мысль. — Проблема одна: чтобы наши мучители ничего не поняли, а наши доблестные сыщики смогли расшифровать. Какие будут предложения?
— Есть такой старый учебник, — быстро заговорил Коля, — называется «Особенности шифровальной техники». У нас даже был такой факультатив.
— И что же вам приходится шифровать? Донесения начальству? — уточнил Тропин.
— Расшифровывать. Хотя донесения тоже можно, из камеры, например, куда тебя подсадили. Правда, никто не пользуется этим сейчас. Так вот, автор учебника Блюмберг. Если его упомянуть, могут сообразить.
— Допустим. — Тропин кивнул. — Но нам же ешс надо название станции, деревни, нужно сказать, что это Казанское направление и указать примерное расположение дома…