Прибалтика. Почему они не любят Бронзового солдата

Емельянов Ю. В.

«Элементы Октября» вносили прежде всего члены ком­мунистических партий Эстонии, Латвии, Литвы. После многолетних репрессий эти партии были немногочислен­ны (в Компартии Литвы — около 1500 членов, в Компартии Латвии — около 1000 членов, в Компартии Эстонии — 133 члена). Успех их деятельности был возможен лишь при условии широкой поддержки народных масс. Выступая на научной сессии латвийских историков в 1988 году, быв­ший второй секретарь ЦК Союза трудовой молодежи Лат­вии Э. Берклав не был склонен преувеличивать возможно­сти латвийских коммунистов и комсомольцев 1939—1940 годов. Как отмечал Э. Берклав, «в рядах Союза трудовой молодежи в то время по всей Латвии было 250, самое бо­льшее 300 членов. Коммунистов было примерно 500, мо­жет быть, 600 человек. Это и были, пожалуй, единствен­ные, принимаемые всерьез силы против правительства Ульманиса, в распоряжении которого были хорошо обу­ченная армия, большое количество айзеаргов (к

июню 1940 года в рядах айзеаргов насчитывалось 45 тысяч че­ловек, в женской организации айзаргов, именовавшихся «айзсардес», было 12 тысяч, в молодежной организации, так называемых яунсаргов, — 11 тысяч. — Авт.),полиция. Мне кажется, что в таких условиях даже смешно с такими силами говорить о какой-то революционной ситуации, о намерении свергнуть существующую власть. Правда, мы, подпольщики, призывали это делать, и призывали честно, такова, несомненно, была наша цель. Но всерьез мы об этом не думали, так как были достаточно разумны, пони­мали, что с такими силами, какие были у нас, бороться за свержение власти, конечно, несерьезно. Может быть, можно рассуждать так, что народные массы были более революционными, чем мы, подпольщики... Правда, значи­тельной части народа действительно не нравилось, что Ульманис ликвидировал политические партии, закрыл де­мократическую прессу, но экономическое положение в Латвии в то время существенно не изменилось».

Вступление советских войск на территорию прибалтий­ских стран явилось импульсом для активизации борьбы против фашистских режимов. Как отмечалось в докладе А. Дризула 8 июля 1989 года, «в феврале 1939 года, за­долго до начала войны и заключения договоров, в Риге не­легально под руководством Я. Калнберзина собралась XXVI конференция Коммунистической партии Латвии, ко­торая выработала платформу антифашистского Народно­го фронта, получившую одобрение Социалистической ра­боче-крестьянской партии Латвии и Союза трудовой мо­лодежи Латвии, с общей целью свержения диктатуры Ульманиса, завоевания демократических свобод и созда­ния революционного правительства Народного фронта. Компартия Латвии указывала, что первой задачей после свержения режима Ульманиса будет «укрепление демо­кратического строя и реализация платформы Народного фронта». На пленарном заседании ЦК Компартии Латвии 3 марта 1940 года была выдвинута задача — свержение правительства Ульманиса и замена его правительством Народного фронта». Аналогичные решения принимались и другими компартиями в Прибалтике.

В воззвании, опубликованном в апреле 1940 года, Ком­партия Эстонии исходила из того, что сами по себе внеш­ние обстоятельства или внешние силы не смогут осущест­вить означенные выше цели. («Ошибаются те «оптими­сты», которые считают, что победа придет сама собой, что ее принесут нам какие-то посторонние силы».) Воззвание констатировало усиление полицейских репрессий. Отме­чая, что эстонские коммунисты «понесли относительно больше жертв, чем любая другая коммунистическая пар­тия», КПЭ призывала своих членов «организовать трудо­вой народ на борьбу за свои ближайшие требования, что неизбежно приведет их к борьбе против диктатуры Пят­са — Лайдонера — Улуотса».

Используя легальные возможности профсоюзов и дру­гих общественных организаций, а также подпольные ме­тоды борьбы, коммунисты Прибалтики вели агитацию за свержение диктатур Пятса, Ульманиса, Сметоны и уста­новление народного строя. Как отмечал А. Дризул, в Лат­вии «в 1939 году листовки и воззвания Народного фронта распространялись на рижских предприятиях, их расклеи­вали в рабочих районах на стенах домов или бросали в почтовые ящики... Кратковременными забастовками и ле­тучими митингами... рабочие Риги отметили день 1 Мая, а также 22-ю годовщину Октября». Карательный орган ре­жима Ульманиса — Политуправление — «в своем обзоре в конце 1939 года указывал: «Рабочие многих фабрик в сво­их разговорах высказываются, что при существующих условиях рабочий класс рано или поздно выйдет как побе­дитель на путь революции».

Агитация против правительства Ульманиса оказывала свое влияние на массы. Судя по числу жертв полицейских репрессий в Латвии, поддержка антифашистских лозунгов выходила далеко за пределы небольшого круга коммуни­стов и комсомольцев. Только с января по май 1940 года в Латвии было репрессировано около 3700 человек, из них в Риге — 2100. Аналогичные процессы происходили и в двух других прибалтийских республиках.

Еще более способствовал нарастанию оппозиционных настроений резкий рост антинемецких и антигитлеров­ских настроений среди широких слоев населения. По сло­вам латвийского историка Э. Жагарса, «у населения Лат­вии тяжелое впечатление оставила оккупация Дании и Норвегии в апреле 1940 года... разгром Голландии, Бель­гии, Франции в мае-июне 1940 года. Военный атташе Лат­вии в Германии А. Пленснер, которому (вместе с атташе других стран) гитлеровцы показали разгромленные

бель­гийские укрепления, писал о полной бесполезности для малых стран сопротивления агрессору. Куда после раз­грома Франции двинется Гитлер и его вермахт? Этот во­прос волновал советское руководство, народы Прибалти­ки и их правительства».

Осознание, что фашистские правительства Прибалтики готовы вступить в сделку с Гитлером и установить в этом крае режим, подобный тому, который нацисты установили в Польше, Дании, Норвегии, Голландии, способствовало активизации антиправительственных настроений. Вступ­ление Красной Армии в страны Прибалтики, как справед­ливо отмечал Э. Жагарс, «явилось своеобразным катали­затором. С вступлением частей Красной Армии резко из­менилось соотношение классовых сил... 17—20 июня 1940 года — четыре дня — это дни глубокой агонии фаши­стского режима Ульманиса. Вся власть в его руках: в бое­вой готовности армия, на улицах полиция и айзсарги. Уль- манисом введено осадное положение. Против кого? Про­тив рабочего класса Латвии. Это последние попытки спасти буржуазный строй. «Оставайтесь все на своих мес­тах. Я остаюсь на своем месте», — призывал диктатор в речи 17 июня 1940 года. Но это были тщетные попытки. Если бы в Латвии не было революционной ситуации, то не было бы событий 17 июня 1940 года в Риге, событий 19—20 июня 1940 года в Лиепае. Откуда взялись тысячи участников демонстраций протеста? Почему коммунистам в считаные часы удалось вывести на улицы более 100 ты­сяч рабочих? Эти силы созрели в условиях революцион­ной ситуации. В одном потоке слились социалистические и антифашистские силы, созданный коммунистами и ле­выми социал-демократами за годы подполья революци­онный актив».

В эти дни, по словам А. Дризула, «буржуазные полити­ки обратились за поддержкой к эмиссару Москвы А.Я. Вы­шинскому», которому западные историки приписывают ведущую роль в свержении Ульманиса. Последовавшие события убедили многих в том, что первоначальные дей­ствия Вышинского, Жданова и Деканозова в Прибалтике должны были прикрыть следующую стадию плана по включению Прибалтики в СССР в ближайшие же дни. Од­нако многое свидетельствует о том, что события носили более сложный характер. Первые планы Советского пра­вительства исходили из стремления поставить во главе трех республик просоветские, но не советские правитель­ства. И лишь затем они претерпели изменения как под влиянием резких внутриполитических перемен в Прибал­тике, так и международных обстоятельств. Советское пра­вительство могло опасаться того, что Германия, увидев слишком быструю «советизацию» Прибалтики, может ускорить неминуемое нападение на СССР.

Такие опасения имели свои основания. 15 июня Моло­тов вызвал Шуленбурга и официально сообщил ему о вступлении советских войск в Прибалтику. Эта новость была неприятной неожиданностью для германского по­сла. Как отмечал У. Ширер, действия СССР «были униже­нием для Гитлера, но, так как он пытался организовать вторжение в Англию, он ничего не мог поделать по этому поводу». Гитлер понимал, что вступление советских войск в Прибалтику наносит серьезный удар по немецким пла­нам похода на Восток. (Эта реакция Гитлера лишний раз свидетельствует о вздорности заявлений о том, что «пакт Молотова — Риббентропа» передал Прибалтику Советско­му Союзу. Если бы было так, то с чего бы фюреру возму­щаться событию, о котором было якобы договорено еще 9 месяцев назад.)

Ощутив неблагоприятную реакцию Берлина, Советское правительство постаралось успокоить германское прави­тельство. 22 июня ТАСС опубликовал заявление, в кото­ром сообщалось о том, что в Прибалтике размещено не более 18—20 советских дивизий и что «слухи и пропаган­да не смогут подорвать добрососедские отношения меж­ду СССР и Германией»:

Появление в Вильнюсе, Риге и Таллине коммунистиче­ских правительств могло бы вызвать отрицательную реак­цию Берлина. Однако подъем народных выступлений в Прибалтике вносил коррективы в эти расчеты, учитывав­шие лишь внешнеполитические соображения. Как свиде­тельствует участник событий 1940 года А. Зандман, лозун­ги о «демократическом правительстве», которых придер­живалась до сих пор Компартия Латвии, после событий 17—20 июня уже казались неуместными и устаревшими для коммунистов и сочувствовавших им людей.

«23 июня, — вспоминал А. Зандман, — на Лесном клад­бище хоронили товарища Криша, который умер от поли­цейских ран, полученных 17 июня на Привокзальной пло­щади, когда он приветствовал Советскую Армию. На похо­ронах было несколько тысяч человек... После них состоялся стихийный митинг. Выступил товарищ Криевс, бывший политзаключенный, хорошо подготовленный тео­ретически, хороший оратор. Его слушали очень внимате­льно. Но как только он упомянул о демократической Лат­вии, так сразу были выкрики: «Долой! Долой!» Он смутил­ся, замолчал, потом пытался возобновить свою речь, но люди не дали. Вот такое было настроение в массах трудя­щихся в Латвии в 1940 году, то есть подавляющее боль­шинство было за Советскую Латвию».