Приэльбрусье. Дверь в чужие миры
Шрифт:
– Хорошо, – вздохнул я, – зови своего посыльного.
Через час к костру робко подкрался какой-то патлатый пацан, и что-то пропищал.
– Эй, Страйк, – мысленно позвал я, – я ведь их языка не понимаю.
– У них он в стадии создания, так что и поспособствуешь, а те пара сотен звуков, которыми они пользуются, я тебе сейчас продемонстрирую.
– И в моей голове ворохнулась какофония звуков, которые постепенно распались на отдельные слова, которые я начал понимать.
– Сядь, – сказал я пацану по-ихнему, – и он послушно сел.
Наверное, его надо покормить, тощий какой, подумал я и покопавшись в волокуше достал миску, сунул в руки пацану и сказал
– Вода, еда – сказал я и показав, как вода в миске превратилась в бульон, велел пацану поесть, а сам решил покопаться в рюкзачке, может еще какой фокус придумаю, но кроме связки файеров так ничего путного и не нашел. Пацан во все
– Пойдем, – робко сказал пацан.
– Пошли, – согласился я, позвал шаки, запряг его и, показав на волокушу, спросил пацана:
– Поедешь или пойдешь?
Пацан покивал и вприпрыжку отправился вперед, а я завалился в волокушу и продолжил свои размышления на тему демократии и выборов. Впрочем, распиханные по карманам файеры давали какую-то уверенность в победе, и я даже немного задремал, приказав шаки держаться за пацаном. Мне слышались в ментальном поле отдельные слабые всплески эмоций и простеньких мыслей в голове у пацана, и страх, он явно меня боялся, или чего-то связанного со мной, и в тоже время вроде восхищался мной, поди, пойми этих дикарей.
Глава 2. Вождь
Очнулся я от воплей. Мой шаки пытался влезть в какой-то шатер из шкур, а обитателям шатра это активно не нравилось. Я быстро остановил шаки и велел ему пятиться. И тут же остановил снова, поскольку волокуша явно не была предназначена для движения назад. Вывалившись из волокуши, я заорал на бестолково бегающих вокруг дикарей, и, неожиданно для себя начал пинками их подгонять к волокуше, заставляя взяться за нее, крича на их языке «Возьми», и, сопровождая вопли пинками, для лучшего понимания, затем пантомимой показал, что волокушу надо поднять, и заставил своего шаки пятиться назад. Пока я дремал, шаки притащил волокушу в какое-то селение, и мы оказались на вытоптанной поляне, вокруг которой стояли то ли шатры, то ли вигвамы, над каждым из которых курился дымок. Мои помощники как-то незаметно рассосались по своим палаткам, а из той, в которую пытался влезть шаки, вытолкнули давешнего пацана. Я показал на него пальцем и спросил
– Ты – имя?
– тот что-то пробормотал, я еще раз повторил громче
– Имя?
Он пробормотал громче несколько звуков из которых я расслышал что-то вроде «Пака».
– Хорошо, будешь «Пака», – сказал я, меня уже начала утомлять эта неразбериха,
– Кто вождь? – спросил я его.
– Ты вождь, – неожиданно ответил Пака. Но ход его мысли оказался мне на руку. Я взял его за плечо, зашел в палатку, из которой его вытолкнули и повторил свой риторический вопрос,
– Ты вождь, раздался нестройный хор голосов, вслед за писком моего пацана, в дымном сумраке шатра. Внезапно меня осенило, и я уже мысленно произнес свой вопрос, и замер, неожиданно моего сознания коснулись два осторожных ответа
– Ты Вождь.
– Идите за мной, – мысленно сказал я, и вышел из дымного вигвама. За мной вышел мой Пака и еще две девчушки неопределенного возраста, им можно было дать и по 15 и по 25 лет, настолько они были худы и чумазы. Я понял, что надо делать, и к концу моего вояжа по туземным палаткам, за мной уже таскалась довольно внушительная свита слышащих меня в телепатическом диапазоне. Когда я обходил вторую половину стойбища, я взял с собой только Пака, а остальным велел ждать меня у шаки, который стоял посередине местной площади и задумчиво жевал какой-то куст. По ходу дела я выяснил, что в селении нравы довольно просты, и Вождь всегда берет что хочет, а при дележе коллективной добычи у него право первого выбора, и он берет лучшие куски. На вопрос где будет мое жилище, Пака сказал мне:
– Где хочешь, можешь выгнать кого-нибудь из шатра и занять его, или приказать построить себе новый.
После официальной части я отправил свою свиту за жердями и веревками, а также за людьми, которые умеют строить шатры лучше других. Пока по лагерю шла суета, я попытался связаться со Страйком, и он мне ответил:
– Я над вами, вижу, ты развил бурную деятельность. На моей памяти так быстро племя еще никто не прибирал к рукам, обычно на это ухолило от трех дней до недели.
– Хорошо, что ты мне про это не сказал, – улыбнулся я – ты знаешь здешнюю розу ветров, шатер хочу поставить длинный, вдоль ветра.
– Ветер если есть, обычно дует вдоль ручья, по ущелью – ответил дорг, – кстати, не все тебя приняли, вон в том доме, с красной шкурой наверху, живет спятивший старик, который считает себя кем-то вроде шамана или бога, я слышу, он собирается убить тебя, и сам стать вождем. Сейчас его не воспринимают
Как раз из этого шатра раздались вопли, и моего посланца выкинули на улицу, я понял, что сейчас и начинается настоящая борьба за власть и за жизнь, и рефлекторно велел мамонту топтать этот шатер, как шкуру харо, добавив к императиву часть гнева, который стал подыматься во мне мутной волной. Шаки тонко и визгливо завопил, подняв свой короткий хобот, но сейчас в его вопле был не страх, а гнев, и ринулся на шатер. Хорошо, что я успел своей свите дать задание снять с него волокушу. Через пять минут на месте шатра был разноцветный блин. Я успокоил животное, и снова поставил его в центр площади. Досадное происшествие настолько ускорило работу, что через час-полтора вдоль ручья уже стоял длинный шатер, поставленный по моему немудренному эскизу. Я просто два остова вигвама соединил продольными жердями и укрепил их «Х» образными распорками. Кстати, самые длинные жерди напоминали бамбук, но их было мало. Увидев, что шкуры на шатрах лежат кое-как, я велел уложить сначала нижний слой, затем внахлест следующие слои, как черепицу, и в дальнейшем велел укладывать шкуры только так, и ворсом книзу, к земле, если на них была шерсть. Потом велел принести мелких веток и постелить их на землю, сверху укрыть травой и шкурами, кострище обложить камнем, прикатить большие камни, сделать из них столы, в общем, раздал ценные, с моей точки зрения, хозяйственные распоряжения. За палаткой велел сделать подстилку и тент от дождя для шаки, и вымотавшись за этот длинный день, пошел спать, буркнув мысленно
– Жрать приготовьте, – не забыв сунуть за пояс свой тесак, и прихватить копье, и уже засыпая, мысленно попросил Страйка, – Если можешь, пригляди за ними, а если что, разбуди меня пожалуйста.
– Разбужу, – пообещал тот, – Мы не спим, нам ни к чему.
Проснулся я оттого что мне было душно и жарко, меня облепили мои последователи, вероятно решив, что я замерз, а может, потому что поленились сделать подстилку побольше. Я с хрустом потянулся, вылез из-под голых девиц, и пошел на улицу отлить, и освежиться. Пошел к ручью, машинально проверив шаки. Он, умница, дремал вполглаза, на своей подстилке за нашей палаткой. Поблагодарил Страйка и попрощался с ним. Подумав, я прихватил с собой рюкзачок и копье, мало ли хищник, какой забредет и, почуяв, что шаки проснулся, позвал его с собой. На пологом берегу ручья разделся по пояс, встряхнулся, умылся, и, почувствовав прилив сил, стал вычесывать своего мамонта, как по привычке его называл. «А почему бы так его и не назвать?» – подумал я и мысленно прошептал,
– Теперь твое имя Мамонт. Внезапно зверь забеспокоился, я коснулся его чувств и понял, что справа ветер несет какой-то кислый запах и смутный шум, вроде потрескивания ветвей. Я скользнул на берег, велев Мамонту стоять неподвижно. Накинув на себя шкуру, я рассовал в карманы файеры. Дотянувшись сознанием до спящих в моем чуме людей, я велел им просыпаться, брать оружие и веревки и скрытно пробираться к ручью, ориентируясь на Мамонта. Сам же, стараясь не шуметь, полез глубже в кусты, по пути постаравшись вкачать в шаки порцию гнева, но не сразу, мне было нужно, чтобы он сохранял боевой дух и не боялся файера, и в тоже время, чтобы был относительно вменяем, чтобы не потоптал своих. Я помнил, как он совершенно отключился, утаптывая мятежный шатер. Остальным воинам я тоже постарался придать уверенности, сообщив, что к нам крадутся враги, я их собираюсь попугать огнем, и напустить на них шаки. Я надел голову поверженного зверя как капюшон, и до меня запоздало стало доходить, что мой меховой плащ тоже сыграл свою роль в быстром усмирении племени, они боялись этого зверя, и страх этот проецировался и на меня. Я тут же решил разыграть и эту карту в предстоящей битве. Мне здорово повезло. Своих людей я успел расположить полукругом за своей спиной, без труда вычислил лидера вражеского отряда, бородатого воина в какой-то рваной шкуре и с громадным копьем в руках. Я затаился в небольшой ложбинке, под кустом, и он вышел прямо на меня. Подойдя к кусту он обернулся к своему воинству и стал что-то важно вещать, в этот момент я просто поднялся и приставил копье к какой-то прорехе в шкуре, на его животе, и со всей дури ткнул его. От его войска меня скрывала его туша и он, махнув рукой, с оборота навалился на копье. Я понял, как мои предки охотились на медведя с рогатиной. Мой враг от неожиданности завопил и рванул на меня. Копье мягко вошло в его брюхо, и мне оставалось только упереть его древком в землю и приподнять. Он начал дергаться и хрипеть, а потом замер, навалившись на копье, которое вышло у него из спины и горбом вспучило шкуру, которой он был обмотан. Я обошел его тушу, не откидывая своего страшного капюшона и вдруг неожиданно для себя заорал, что есть мочи: