Приевшаяся история
Шрифт:
Я ждал сигнала от дамы. Она обернулась, сделав выводы об уровне рвения студентов, и кивнула мне приветливо. Салютовав по правилам международного дуэльного кодекса, предложил выбирать роль.
– Нападайте, – велела она строго.
Хоть убивай и режь, не помню, что мы делали, войдя в странный раж, но щегольнули знатно. Потом проанализирую, разложив информацию в памяти на мельчайшие составляющие. На пределе восприятия я кидался короткими, самыми быстрыми проклятиями, каждое из которых при попадании могло доставить уйму неудобств. Была только странная уверенность, что я не пробью брешь в обороне. Когда и как все вышло за уровень демонстрации
Я с уверенностью могу сказать, что контролирую свою мозговую деятельность на несколько десятков процентов лучше основной массы людей. Что не делает меня лучше или выше, это делает из меня монстра, способного спать одним полушарием мозга при бодрствовании второго, говорить об одном, а думать о противоположном, не связанном с беседой. При должной степени концентрации я могу написать два разных текста обеими руками одновременно. Этот цирковой трюк я демонстрировал крайне редко, только избранным людям.
Она избегала взгляда в глаза, зная мою особенность проникать в мысли. Ей было чуть труднее предугадывать мои действия. Надо было сократить расстояние и поймать ее. Секунда рассеянности. Пригнуться, уйти, щит, шаг вперед, поворот… Я смотрю сверху вниз из-за разницы в росте… Сейчас!
Я поймал ее взгляд, примагнитил жестоким атакующим чтением мысли. Даже обладай она навыком закрываться, вряд ли смогла бы. Неподвижная, загипнотизированная маленькая обезьянка под взглядом питона. Ее выжигал внутренний огонь, состоящий из двух слов:
– Убила, убила, убила… Еще, еще, еще…
Она ненавидела себя и умоляла, будто силясь продлить удовольствие. Моя голова, словно сточная канава, была полна всяким ненужным темномагическим мусором. И я слишком хорошо знал, что это за практики такие – смотреть в глаза умирающей жертве или павшему врагу. Я отменил свое определение. Она была не обезьянкой, а жуткой вороной-падальщицей. Но она была напугана, считая, что убила меня. Не зря я шутил, что мертв. В каждой шутке есть доля шутки.
Я протянул руки и с силой сжал ее голову, чувствуя, как зарываюсь пальцами в волосы, а они влажные у корней. Теоретически выбор есть всегда. Она могла продолжить молчать, а могла и выплеснуть своих демонов, не дожидаясь, когда я сам с ними познакомлюсь в перспективе. Такой ерундой меня не проберешь!
– Марийка, – позвал я тихонько, – перестаньте пугать детей. Никого вы не убили. Я жив и живее давно себя не чувствовал.
========== Эффект бабочки ==========
Для следующего урока собрался мгновенно. Никогда нет времени помечтать и для размышления досужего. Именно поэтому я и заставлял голову концентрироваться одновременно на разном. Проводя урок, задавая вопросы и слушая ответы и даже делая из них какие-то выводы, я строил планы на выходной день.
За уйму бодрящего удовольствия благодарить следовало волшебницу, оказавшуюся в затруднительном положении. Но нельзя же было не признать, что выдумка принадлежала мне.
Благодаря нашей учебной пикировке я стал невольным обладателем постыдного секрета. Как же она собиралась утаивать его, предоставив на откуп моей честности всю свою память? А я любознателен! Так или иначе, но на связь темная личность выйдет сама, и в ближайшее время. По законам жанра я должен сдать ее, как преступницу, практиковавшую нечто безоговорочно
Но я так не поступлю. Сам в долгах, как в шелках. В преступлениях против жизни, ее созидающего начала; в любовании смертью, в использовании ее мощи, прорывающихся в этот момент сил, в ее искусственном призыве, в попытках контролировать таким образом естественные процессы раскаяться нельзя.
Я никогда не убивал, изворачиваясь, как уж на сковородке, чтобы избежать последнего и единственного греха. Только обижался чистосердечно, как маленький ребенок, пакуя свою невыпущенную злость под таким давлением, что она обрела алмазную твердость и весьма острые грани. И не везло теперь не только мне, но и окружающим. Но я видел, как и для чего это делали другие, участвовал косвенно, не предотвращал. Я пал.
А все из-за того, что меня никогда и никто не любил. Мать… воспользуюсь осторожной формулировкой: не спешила демонстрировать чувства и защищать нас – не только меня, но и себя – маломальски. С запущенным ее действиями процессом моего саморазрушения я справлялся впоследствии всю жизнь. И, как мне видится, так и не поборол как следует. Да потому, что следующий нанесенный мне удар пришелся еще и ниже пояса.
Лили на самом деле относилась ко мне не так, как я к ней с самого знакомства! Она понравилась мне тем, что была колдуньей; своей стерильной, недосягаемой чистотой и опрятностью. Очень скоро я сделал вывод, что она прелесть какая хорошенькая девочка, а я Мордредов уродец. Но что-то же держало нас крепко вместе?
Я был зациклен на ней. А она, с моей бескорыстной помощью, воплотила несколько стадий развития взаимного интереса. Я был другом детства, с которым можно плести венки из одуванчиков. Со мной интересно было поговорить, то есть послушать почти сказочные истории. Постигать магические науки, имея свой собственный безоговорочный талант, также было комфортней в моем обществе. Я ловко умел отступать в тень, ожидая проблесков любви, пока не скрылся в тени полностью. Моя потерянная мечта. Она даже некоторые плотские заморочки решила с моим участием.
— Сев, а давай поцелуемся…
— Зачем это? — я не верил своим ушам, единственной ничем не выдающейся части на голове.
Мы были как раз в том возрасте, чтобы жутко, тошнотворно начать стесняться подобных проявлений привязанности. Это раньше можно было сталкиваться лбами, щипаться, шлепать друг друга, собирать крошки с лица. Теперь я безоговорочно возвел ее в свои дамы сердца, что предполагало немое любование, поклонение и весьма грязные мечты на некотором расстоянии от объекта.
— Ну, ты же мне друг?
Богиня логики! Фея!
— Конечно, друг! Целоваться-то зачем?
— Ой, что ты как маленький, ей-богу?! — ей никогда не хватало терпения. — Вот мы влюбимся, предположим, и не будет этой неловкости. Будешь знать, куда свой нос длиннющий завернуть.
Это же была забота? Вот какая у меня была подруга! Пришлось сдаваться, тем более чем Моргана не грешила… Возможно, с этого ракурса она могла заметить нечто большее, что я бы хотел вложить в наш тренировочный поцелуй.
У нее были белые зубы и губы мягкие и полные, совершенные губы, созданные для бесконечных поцелуев. И глаза я не закрывал намерено, чтобы увидеть, как расплывется перед ними небольшое количество веснушек. Все это было забавно, трогательно и волнительно, и точно следовало развивать эту тему. Поцелуй, как глоток запрещенного психотропного зелья, а в роли главного ингредиента выступает она.