Приевшаяся история
Шрифт:
— Я… ну… в общем… дала ему повод думать, что между мной и вами что-то есть…
— Если подойти к вопросу с точки зрения элементарной логики, то вы в последнее время проводили со мной весь световой день. А если отмести логику, то вы, по всей видимости, перестали уделять мистеру Уизли должное внимание и, возможно, опрометчиво нелестно отозвались о каких-то его качествах.
— Умственных способностях, — пробубнила она под нос.
— Как раз в тот момент, когда я изменил о них мнение окончательно, и в лучшую сторону! Послушайте меня. Я не хочу быть особенно многословным. Последний
— Вы используете людей и топчете их чувства! — выпалила она в сердцах.
— Ох, Гермиона, я стар и болен. Красных кровяных телец и объема циркулирующей крови в моем организме еле хватает на обеспечение вялой умственной деятельности, а уж на фантазии о бывших студентках и сколь-нибудь приличное подобие эрекции тем более…
Она покраснела и выскочила. Лучше всего доказывает теорию о том, что она себе все надумала. Желай она меня чуть больше, чем жалей, кинулась бы доказывать обратное со всей горячностью естествоиспытателя.
В палату заглянул Рон. Судя по выражению лица, он хотел просить прощения. Чудеса воспитанности! Но я преувеличенно бодро для своего состояния замахал руками. Перед глазами все замелькало. В забытье посетило приятное видение.
Лили совсем маленькая, еще до школы, изображает своего двоюродного дядюшку, подставив прядь волос вместо усов, подперев ее выпяченными губами и напыжившись, говорит что-то странное. А я смеюсь, лежа на траве, и рассеянная тень деревьев колышется.
— Северус, — она поправляет волосы, проводит пальцами, словно расческой, — когда ты, наконец, поймешь, что я не знаю всего того, с чем ты продолжаешь жить. Я живу только в твоем уме. Я, в общем, не против продолжать существовать в памяти. Ведь все это было, и вычеркивать эти моменты, отрываться от собственного детства, наверно, травмирует еще сильнее. Но я разговариваю на философские темы в последний раз. Потому что это ты разговариваешь за меня. Будешь еще так делать, больше не приду и не скрашу твое одиночество.
— Лили, ну пожалуйста! — приходится удивляться, что я хнычу все еще как малыш, своим детским голоском, так не похожим на сочный баритон, которым меня наградило взросление.
— Хорошо, еще немного, — она пожимает плечами. — Если ты хочешь своего-моего совета, обратиться к своему подсознанию через мой образ, то я готова поработать еще немного. Только не жди ничего хорошего! В кого ты превратился? Соберись, тряпка! Тебе тридцать восемь лет, а ты похоронил себя заживо. Хотя бы эта девочка. Но это, прости, глупость несусветная. В мире полно живых женщин, есть масса вещей, которыми ты можешь заняться. Если тебе по-настоящему нравилось — а тебе нравилось, я-то знаю, —согни этих олухов снова в бараний р-о-о-о-г!..
Внезапно ее образ плывет и тает, а сквозь полуприкрытые веки прорывается свет. Мерлин свидетель, пора заканчивать с этим недугом. Или повеситься сегодня же, или довести начатое до конца. Сколько себя помню, просто не было. И решение на краю у смерти я принимал не самое простое, только сил не хватило для его осуществления.
Страшным усилием воли в гордом одиночестве
После выхода из больницы я предпочел уладить свои дела. Не все было гладко с моими счетами в Гринготтсе. Сколько ни пытайся относиться к гоблинам по-человечески, столько и будешь наталкиваться на совершенно иной способ мышления. Они невероятно расстроились, узнав, что я «выздоровел».
В доме был затеян ремонт. Я приказал вычистить его полностью, включая перегородки, составил новый план, в котором перенес лабораторию (заветная мечта) к солнечному свету. Да, в ущерб полезной площади, но работа была слишком большой частью моей жизни, чтобы пренебрегать дальше ее комфортом. В то время как в собственном доме жить было категорически невозможно, пришлось искать пристанище. Как водится, Хогвартс ни перед кем не закрывал двери.
Почта продолжала работать. Теперь с еще большей силой. Люди искали друг друга. Если волшебник захочет спрятаться, то может сделать это так, что сам себя не сыщет.
Минни отписалась довольно странно. Ее, мол, теперь ничем не удивишь. Но сказывалась, скорее всего, тотальная занятость. Мне ли было не знать, что такое становиться директором в эпоху «реформ»! Как и того, что произошло со школой во время последнего боя. Замок не рухнул, словно в него попала маггловская бомба. Но с ним теперь было все не то, и разрушения имелись.
Как случалось и раньше, я воспользовался маггловским транспортом. Наш поезд не имел регулярного расписания рейсов. Загруженность Ночного рыцаря и несколько неприятных воспоминаний об опыте его использования заставили прийти к такому неоднозначному для мага решению. Я купил билет на поезд в мягкий сидячий вагон, отправляющийся по дороге в Северный Йоркшир, до станции Готленд, обслуживающей Хогсмид и Хогвартс. Несколько раз в году это место становится одним из самых заколдованных в Британии.
Сел на сиденье, надвинул капюшон тонкого трикотажного свитера поглубже и принялся за изучение посадочного билета. Этой премудрости меня научила Лили в незапамятном детстве. Если количество цифр в кодовом номере четное, то делишь их пополам, а затем суммируешь между собой цифры каждой стороны. Если сумма совпадает, то билетик счастливый. Если код нечетный, то можно поискать сочетание собственной даты рождения. Счастливый билетик полагается съесть. Ребячество.
Я отрывал по маленькому кусочку всю дорогу и пережевывал, ощущая довольно приятный целлюлозный вкус, особенно, если пожевать подольше.
Взору обывателя предстает несколько маленьких уютных зданий, облицованных серо-желтым камнем, и насыпи с двух сторон, одна — чуть выше, другая — ниже, на которых вдалеке видны редкие дома и единичные машины.
Перейдя мостик через узенький овражек у подножия высокой насыпи, я направился нанимать такси. Странно, но желание трансгрессировать пропало напрочь.
— Куда вы едете-то? — с легким оттенком сострадания спросил пожилой маггл. — Там ведь ничего нет. Пустошь!
— Бабочек буду ловить, — отвечал я, не задумываясь.