Приходите за счастьем вчера

Darena

– Нет уж. Я не только твоя бессменная жена, но и женщина, и хочу встретить тебя как положено. Можешь пока поплавать.

– Боже, ты видишь? – страдальчески обратился к ночному фонарю Элайджа, испытывая прилив радости. – И после этого я ещё непонятный…

– Майклсон, другая бы тебя давно по миру пустила за такие семейные выверты, – блеснули в лунном свете ровные белые зубки женщины. – Закрывайте глаза, милорд. – Его носа коснулся поцелуй, и она исчезла.

Из-под ресниц он разглядывал, как Катерина поливает из лейки цветы, обрамлявшие балкон. Элайджа давно понял, что они очень разные – его простые житейские радости затрагивали крайне редко, их поглотила вместе со временем его работа, и горел он там, Катерина же была воплощением чувственности – ела ли она, занималась любовью, наряжалась или развлекалась, – и ещё обладала чудесным свойством сродни тому библейскому, что превращало сухари в свежий хлеб. Стоило Элайдже оказаться в атмосфере её обаяния, как для него жизнь тоже вдруг насыщалась

сочными красками. Начинало казаться вкусным блюдо, о котором за пять минут до этого он мог сказать всего лишь “неплохо приготовленное”, красивым уже привычный пейзаж, появлялось наплевательское отношение к бесполезно утекавшему времени. Когда-то он дал ей волю, закрывая глаза на многие вещи, которые казались эгоцентричными для их среды или вызывали в нем ревность собственника, а взамен она слушалась его решений, и наконец-то их семейная жизнь обходилась почти без схваток, если не считать мелочей, быстро находивших выход в физической близости.

Поставив свой бокал с вином на пол, Майклсон втянул ноздрями запахи сладкого табака и ночной розы и закрыл глаза, вслушиваясь в практически бесшумные шаги. То ли потому, что у них была очень насыщенная жизнь, когда они просто не успевали приесться друг другу, то ли потому что его любовь к ней предполагала ненормальность сродни одержимости, но несмотря на прожитые вместе годы, несмотря на красивых и более молодых женщин вокруг, чью красоту он не мог не осознавать, он по-прежнему получал ту же разрядку в их общей постели. Возможно, даже большую – это стало похоже на обряд для сбрасывания остального груза проблем при помощи личной жрицы. Катерина была упряма. Нет, не так – Катерина была непрошибаемо, по-ослиному упряма, как никакой другой человек, которого он встречал, и со всем этим упорством годами, изо дня в день, она открывала, штурмовала, подтачивала, вгрызалась в стены перед ней, созданные его памятью и инстинктами самосохранения и все-таки добилась своего, получила над ним полную власть. Не потому что вгрызалась и была дьявольски хитрым манипулятором, а потому что видела в счастье мужа свою главную цель, и стоило Элайдже это однажды почувствовать, как воспоминания отпустили, заменившись другими, и цепочка понимания сложилась в его сознании. Он даже помнил этот день – пьяный туман в голове, и то, как стоял столбом и смялся от радости, пока Катерина бежала к нему с протянутыми руками, в эгоистичном простодушии забыв обо всех, кто находился рядом, включая детей, и выкрикивала его имя.

Улыбнувшись про себя воспоминанию так дополнявшему переполнявшее тело удовлетворение, Майклсон снова открыл глаза, лениво щурясь – как же Катерине шел призрачный лунный свет, обливавший её фигуру, закутанную в полупрозрачную ткань от макушки до пяток. Грациозная и легкая – она была его вечным отдыхом для взгляда, а то что можно было критиковать стороннему изысканному и просто объективному ценителю, учитывая что женщина была беременной и двигалась скорее смешно, нежели изящно, а так же широковатый таз или прямую линию плеч, Элайджа либо не замечал, либо считал красивым.

Лишь один нюанс напоминал ему о прошедшем времени – четкая седая прядка в окружении темно-каштановых волос, заметная, только когда Катерина распускала волосы – напоминание об Африке. Тогда он уступил её «хочу», позволив поехать с собой с условием, что она не ступит и шагу за периметр охраняемой территории. Первый раз, второй, третий… Она стала его постоянной спутницей в кратеньких на неделю, другую командировках на желтый континент, и вскоре ему уже казалось совершенно естественным, что Катерина живет чемоданной и неустроенной жизнью – на обеспечение ей должного комфорта у него не хватало не средств, а времени. После всего Элайдже вовсе не хотелось расставаться с женой, ведь крайне приятно не только знать о любви к себе, но и ощущать ласку постоянно, особенно, когда нет лёгкости в других плоскостях жизни, и он уже забыл обо всех своих беспокойствах.

Это состояние продолжалось больше года, и так же резко оборвалось. Кет так и не нарушила никаких его распоряжений, никуда не выходила, но в городе начались беспорядки, и они фактически оказались под осадой на территории предприятия. И если за себя он не испытывал беспокойства – даже в худшем сценарии единственно, что ему грозило – огромный выкуп, то красивую белую девушку дикари могли захотеть получить здесь и сейчас, а не дожидаться денег. Он сумел договориться о разрешении на полёт над территорией и посадку вертолёта и самолёта, но только проверить правдивость договоров практически не представлялось возможным: языка местных, захвативших территорию, не знал никто – компания в Африке существовала по-прежнему автономно от внешнего мира, а командир повстанцев не учился в Кембридже. Тогда Элайджа в очередной раз оценил способности Катерины – ей единственной из его работников пришло в голову начать учить местный диалект, благодаря той приблудившейся местной девчонке, которая едва ли не боготворила его жену, взявшую Нави к себе в служанки. А ещё потребовались её выдержка и умение убеждать своим скучающе-равнодушным видом, что она полностью разделяет позицию мужа – сегодня, завтра они будут свободны, но при этом никто ничего не получит кроме пули в голову. И доступно объяснить,

что если кому и заплатят, то тем, кто стоит повыше в пищевой цепочке. Роль хорошего и плохого полицейского им удалась, жадность получить деньги здесь и сейчас и не делясь победила, свобода стоила её драгоценностей и этой прядки в волосах жены, которую он увидел месяц спустя по возвращении в Индонезию. Он попросил не закрашивать – сказал, что не любит ненатуральность, а на самом деле хотел видеть её как то напоминание, что всегда будет лишать его малейших колебаний в принятом решении.

Случившееся было только его косяком, и он никогда не думал срываться на Катерине, но с тех пор ни при каких обстоятельствах, не разрешал ей совать свой нос туда, куда, по его мнению, не стоило. Рассказывать – рассказывал, все что ей хотелось знать, но участвовать в чем-либо запретил без шанса на оспаривание. Это решение стоило ему арктического обращения в течение нескольких месяцев, нескольких скандалов, но Элайджа закусил удила и в итоге Катерине ничего не оставалось, как или расстаться, или покориться его выбору. Тема иногда поднималась Катериной, привыкшей к нежности и безотказности в остальном, воля Элайджи пробовалась на зуб, но Майклсон не боялся потратить время на разъяснения, что он по этому поводу думает, и остужал капризный нрав возлюбленной. И, конечно же, Рейнолдс тоже был не тем делом, по которому ей следовало иметь информации больше, чем общей, он вроде дал понять это жене, она промолчала, но Элайджу весь вечер с разговора на парковке не оставляло ощущение, что Катерина очень напугана. Пугать, мучая неизвестностью, совсем не то же, что оградить от дряни и опасности. К тому же, Нейтленд её здорово расстроил из лучших побуждений, а сейчас она была беременной. Вынув лейку из ладони брюнетки, Элайджа осторожно, чтобы не напугать неожиданным прикосновением, погладил её спину. Тактильно послушная его воле, женщина тут же расслабилась, демонстрируя готовность к диалогу.

– Катерина, если откровенно, я не хочу вопросов на тему Рейнолдса в дальнейшем. Упоминание этого человека точно не приводит меня в хорошее расположение духа. Но сейчас ты можешь задать любой вопрос.

– Ты знал об этом?

– Да. Не конкретный день, но что рано или поздно планируется – да.

Сердитый взгляд.

– Ненавижу твою привычку формально говорить правду. – Она сцепила зубы. – Но об этом потом. Убийство и твой интерес к его компании ставит тебя в подозреваемые.

– Любые подозрения зачахнут при первой проверке, потому что к ним нет основания.

Кет сглотнула и бросила на мужа быстрый взгляд.

– Сегодня мне на минуту показалось, что вернулась прежняя жизнь.

– Тебя она пугает больше чем толпа вооруженных до зубов дикарей?

– Да! – Она густо покраснела в лунном свете. – Когда вокруг много трупов-статистов, много шансов стать одним из них. Как бы разумен и хитёр человек не был.

Рывком сев, брюнетка обхватила колени ладонями.

Он отлично понял, о чём Катерина. Примерно то же чувство овладело Элайджей, когда она сказала, что хочет снова родить. Тогда он видел, как она побледнела, услышав его: «Я не думаю, что хочу ещё твоих детей», – но в ту минуту даже не понял, что именно сказал, и почему в нём вызывает такое потрясение одна вероятность увидеть её беременной. Грохот завибрировавшей на петлях двери его мнение не поколебал. Впрочем, долго это положение не продержалось – примерно спустя два месяца пара бокалов вина на каком-то вечере, по приезде домой он увидел её на пляже в облепившем мокрое голое тело платье, забылся, не проконтролировал себя в конце акта, и Катерина получила, что хотела. Наверное, Элайджа, как и любой мужчина, тоже очень хотел сына, который сейчас рос в её животе, но страх, что с Катериной что-то случится, немного отпустивший его только недавно, тогда затмевал и этот инстинкт. Вообще, он затмевал очень многие инстинкты, потому что сегодня мужчина позволил себе нарушить своё же правило.

– Ты и не будешь жить как раньше. Катерина. Всё, что с Рейнолдсом – сугубо личное дело Ника. И я совру, если скажу, что не понимаю его мотивацию. Да, я знал, более того в некотором смысле помог – по его просьбе предоставил архивы «Dalet», включая планы его частных домов. Но на этом всё и окончилось. Для меня – всё.

– Ты ведь пытался его переубедить?

– Да, много раз. Я не сумел. Он не простил ему Керолайн, и не мне его судить.

Кетрин кивнула: она знала, как тяготили когда-то совершенные убийства сердце Элайджи.

– А если что-то пойдёт не так?

– Он мой брат.

Скупо с эмоциями, но её он не обманул. Семья, долг, ответственность... Вот и весь диалог. Иногда Катерине хотелось спросить, если бы был выбор она или семья, то что он выберет? Но Кет никогда, в самой дикой ярости она не посмела бы озвучить эту тему, заранее зная и ответ – молчание, и последствие этой неверности, которой Элайджа ей не простит, как бы ни любил. Как понимала и то, что не чувствовал в себе пока сам Элайджа, – они вернутся в Англию, и это время не так уж и за горами. Кет приняла будущее как закон, в любой момент готовая оставить все, что было у неё здесь, но все же, быть готовой вернуться в его любимый дом совсем не одно и то же, что готовой рисковать потерять свое счастье... Чувствуя, что на глаза накатывают злые слезы, брюнетка вылетела в коридор.