Приходите за счастьем вчера
Шрифт:
– Проветрюсь!
– Я собираюсь взять отпуск на тройку месяцев, основной проект мы завершили, а с остальным справится Совет.
Элайджа присел рядом и накинул на плечи женщины простыню. Стараясь, чтобы голос звучал ровно, она спросила:
– А куда ты хочешь?
– Пока не знаю, не хотел загадывать. Ты бы куда поехала?
Катерина передернула плечами.
– Мне рожать.
– Куда ты хочешь, кошечка? – настойчиво повторил мужчина.
– Бегать в толпах туристов – точно нет. Жить в глуши – тоже не хочу. – Она, наконец, скосила взгляд, но ненадолго. – Придумай,
Элайджа с трудом сдержал улыбку – раз Катерина позволила себе капризничать, значит, все уже было в порядке.
– Придумаю. Катерина, ты, может, посмотришь на меня? Что тебя так злит?
– Оставь меня в покое.
– Всё. Давай не думать о будущем? Ну же… – Элайджа обхватил женщину за талию и успокаивающе погладил по круглому животу. – Чего ты боишься? – Прочел по взгляду чего, голос смягчился: – Всё что есть плохого, может случиться с самим лишь Ником, а не со мной. Конечно, в этом случае я его не брошу, но всовывать шею в петлю мне не придётся. Никто у тебя не отберет. Ты ведь хорошо переносишь качку и токсикоза тоже нет?
– Да. – Катерина растерялась такому резкому переходу от одной темы к другой, но из-за этой растерянности её гнев сменился напряженным вниманием.
– Тогда мы не поедем в отпуск, а поплывем. Не большой лайнер, а средний, чтобы тебе было там хорошо даже во время беременности. – Он вдруг задумался, вспоминая её биографию. – Ты плавала когда-нибудь на лайнере?
– Нет. – Неожиданно она коротко зевнула и склонила голову на плечо. – А ты?
– Да.
– Сильная разница между самолетом?
Отступление, как и всегда, когда они сталкивались по вопросу его семьи.
– Очень. Особенно, когда ты в море на рассвете. Вода отражает рассвет и ещё дымка клубится, и ты плывешь во всем розовом, как будто это молоко. Я буду тебя будить пораньше…
Элайджа единственно правильно повел разговор, напряжение трансформировалось в сумбур и в итоге сонную слабость, а не в обиду на её извечное вынужденное смирение, когда дело касалось младших Майклсонов. Дурные минуты этого дня были забыты. Катерина слушала голос и слова, всё глубже погружаясь во флёр мыслей и обещаний, и глаза её потихоньку приобрели мечтательное выражение и, когда Элайджа заглянул в них, то не увидел ничего взрослого и разумного. Большие и круглые, как у ребёнка, они не выражали ни единого сомнения или тревоги о будущем. Элайджа покрепче перехватил её тело, укрывая его от ветра и зная, что она засыпает. Его влекло к роскошной женщине, которая несколько часов предстала перед ним, он гордился и восхищался Катериной как подругой, готовой разделить и принять все выверты жизни, однако ещё даже десять минут назад совершенно не собирался как нянька баюкать её вместо того, чтобы снова заняться любовью. Но когда-то именно за то, чтобы видеть и ощущать на себе этот умиротворенный взгляд, предназначенный – Элайджа это давно знал, – лишь ему одному, отдал сердце. Он отнес Катерину в дом, вскоре она сопела у него под боком, а Элайджа всё думал о том, какое это опасное счастье, когда фундамент его жизни построен лишь на одном человеке. И все же счастье на двоих здесь и сейчас стоит всего на свете.
– Папа?
– Я не знаю, как
Летние каникулы подходили к концу, пришла пора Даниэлле возвращаться домой в Италию, и этот вечер был прощальным. С тех пор как Деймон перебрался в Индонезию по предложению Элайджи, они виделись с дочерью часто, но всё равно каждый раз он видел в ней новое – она становилась серьёзнее, рассудительнее, её планы на жизнь постепенно обретали стройность, а их разговоры всё чаще включали философские темы. И то, что для него эти перемены не проходили незаметно, как положено в семье, было ему горькой чашей.
– А я уверена. Мне здесь очень нравится, и о школе я уже говорила с Кет. Вопрос в тебе.
Она встала и потянулась – из-за небольшого роста избежавшая периода «гадкого утенка», уже больше похожая на хрупкую девушку, нежели на девочку, хотя именно физические перемены оставались для Деймоном незамеченным. Но отцы вообще не склонны замечать такие вещи в пятнадцатилетних дочерях.
Ребекка пробыла с ним два года: сидела, читала и всячески подбадривала, пока он не покинул состояние «овоща» окончательно. О будущем они не разговаривали, пока однажды он не задал ей этот вопрос в лоб: где бы она хотела быть больше – с ним или с Александром? Деймон понял ответ прежде, чем услышал его. Дал развод, о котором она мечтала. И не пожалел об этом решении, надолго истощившем его эмоциональные силы – с такой энергией отправилась, нет, полетела Ребекка в свою Италию. Что произошло между нею и Александром, Деймон не знал и никогда не пытался узнать даже в общих чертах, в тот день навсегда оборвав для себя любые нити соперничества, становившегося для него унизительным. Просто принял как данность то, что Бекс и итальянец снова были вместе, поженились и родили ребёнка, и лишь иногда позволял себе вспоминать о бывшей жене, когда Дени корчила уж очень похожие гримаски его любимой. Но его мысли оставались только с ним, а всё остальное – недаром французы говорят, что фортуна одной рукой даёт, другой отымает. Вся нежность, на которую он был способен перешла на Дени, в его глазах уж точно самого замечательного и талантливого ребёнка на Земле; неожиданно, но они помирились с братом, став и вправду семьей; физиология – после восстановления мало что изменилось, и она удовлетворялась просто, карьере умело использованная им в маркетинговых целях кома не повредила, дом в Индонезии был прекрасен, и он мог бы назвать себя почти счастливцем. Убрать же «почти» было не в его силах.
– Я всегда тебя тут жду.
– Ты рад? – Она нахмурила брови. – Только честно? Если тебе неудобно или что-то, это ничего не изменит.
– Я рад. Я очень хочу, чтобы ты жила со мной, родная.
– Значит, так и будет. Я пойду, хочу заскочить к Элу и Кет попрощаться с Аидой.
Даниэлла встала, чмокнула отца в щёку, взяла со столика террасы графин, чтобы поменять в нём питьевую воду и, мурлыча какую-то песенку, скрылась в дверях.