Приключения, почерпнутые из моря житейского
Шрифт:
– Вот время нашли черт знает о чем говорить!
– Спрашиваю, так говори! – крикнул Дмитрицкий.
– Что вы кричите!… шутки, что ли? Того и гляди, беду наживешь… Право, вы черт!
– Молчи, шитая рожа! Если сам не видывал черта в глаза, так не смей сравнивать меня с его портретом… Иу, так которого же из нас тятенька признал бы за настоящего Прохора Васильевича?
– Разумеется, что настоящего и признал бы.
– Врешь, Трифон! По твоим рассказам настоящий Прохор Васильевич, несмотря на то, что настоящий,
– Да оно так…
– А я золото?
– Кто говорит…
– Так каким же образом разумный человек, «тятенька», предпочел бы дрянь золоту?
– Дрянь, да своя.
– Ты – Тришка! а больше ничего. Где ж наш настоящий Прохор Васильевич? куда ты его девал?
– У меня на квартире…
– Хм! Что ж теперь делать с ним?
– А по-моему, вот что…
– Что?
– Да что… так, ничего то есть… знаете? – отвечал Трифон Исаев, зверски усмехаясь.
– Что-о? – крикнул грозно Дмитрицкий, – ах ты скаред! Тронь только волос на голове его, так знаешь куда ворочу?…
– Экая гроза! поди-ко-сь. Что ж… вместе!
– Молчать!… Слушай, зверь, я и себя не поберегу!
– Да что, вправду, ругаться стал! Слуга, что ли, я достался!… Сам-то что?
– А вот что!
Дмитрицкий схватил Трифона за ворот и встряхнул.
– О-о, дьявол! – прошипел он, задушив голос, – в самом деле дьявол!
– Прохор! а Прохор! Что ты тут делаешь, ушел от гостей? – раздался голос Василия Игнатьевича за дверьми.
Трифон Исаев побледнел с испугу, бросился было в двери.
– Куда, мерзавец, трус? Стой здесь! – крикнул Дмитрицкий, схватив его снова за ворог и оттолкнув от двери.
– Прохор, отвори!
– Сейчас, тятенька, – отвечал Дмитрицкий.
– На кого ты там кричишь?
– Да вот на этого мерзавца.
– Да что такое?
– Да ничего, тятенька; так себе кричу, переодеваюсь; ступайте, я сию минуту приду.
– Ну, смотри же, скорее.
– Сейчас.
– Фу! перепугался! – проговорил Трифон.
– Я тебе говорил, что ты и мерзавец и трус!
– Полноте уж браниться-то, лучше подумаем, что делать I с Прохором Васильевичем.
– Где ты его отыскал?
– Сам нашелся, – отвечал Исаев и рассказал встречу свою с ним.
– Так он не в своем виде?
– Уж так-то не в своем.
– Иначе и быть не может; потому что я принял его вид… Ну, подавай его сюда.
– Это как?
– А так, просто: пусть его занимает свое место и у «тятеньки» и у Селифонтовны… надоело! Не хочу быть Прохором Васильевичем!
– Нет, уж это не приходится, – сказал Трифон Исаев, пожав плечами, – взявшись за гуж, не говори, что не дюж… Her, уж извините, я хлопотал недаром!
– Послушай, брат, если мне что надоело, так ты со мной недолго разговаривай!… Ты мошенник; а я помню заповедь и не желаю ни дома Прохора Васильевича, ни отца его, ни Авдотьи Селифонтовны, бог с ними! Покуда не было
– Эх, господин! Свяжешься и не рад: и видно, что не наш брат…
– Ну, не рассуждать! Ни слова! Видишь!
Дмитрицкий отпер бюро, выдвинул ящик и показал Трифону Исаеву пук ассигнаций.
– Ой ли? Так приданое-то за нами?
– Видел? Ну, и довольно; пошел же. Когда пришлю Конона, – привести моего двойника сюда, да снарядить как следует.
– Уж это-то пусть так, мы его поставим на место, да чур без меня ни шагу, – сказал Трифон Исаев, взглянув хищным ястребом на бюро, а потом на Дмитрицкого.
– Ступай, ступай!
– Все это комедия, господин; а уж куда комедии-то я ломать не мастер!
– Врешь, мошенник: недаром на тебе вместо человеческого лица плутовская рожа.
– Нет, право, не мастер: по-нашему бы… Э! да и квит с Дубинкой! – сказал Трифон Исаев, выходя.
– Ну, счастлив, что ушел, каналья! – крикнул Дмитрицкий вслед ему.
– Виноват, виноват, не буду!… «Да, не буду, – продолжал про себя Трифон Исаев, пробираясь на улицу. – Голова, да словно как будто недоделан, не выдерживает, то есть, характера… Уж я знаю, что он все равно, так или не так, а накутил бы… Оно будет лучше попридержаться настоящаго-то… обязать его, то есть, чтоб век добро помнил…»
Прохор Васильевич в каком-то бреду сидел на нарах, уставив глаза на нагоревший шапкой огарок, и разговаривал сам с собою. Он вздрогнул, когда вошел Трифон Исаев и крикнул:
Прохор Васильевич! батюшко!
– Триша, это ты? – проговорил он, подняв на него мутный взор.
– Прохор Васильевич! Что это за чудеса такие на свете бывают!
– Что, Триша?
– Ох, дайте опомниться!… своими глазами видел!… Ей-ей, видел вас же… И там вы, и здесь вы же!… Так я и ахнул… Господи, думаю, что это такое: два Прохора Васильевича!…
– Что ж это такое, Триша? – спросил Прохор Васильевич, дрожа всем телом.
– Прибегаю в дом к тятеньке вашему, пробился сквозь народ, к дверям… Возможное ли это дело, думаю, какой же еще Прохор Васильевич взялся? Верно, неправду говорят люди…
– Ох, Триша, Триша, верно правду говорят люди… верно, это божие наказание…
– То-то и беда, что правда, – прервал Трифон Исаев, – не выдумывать же мне… Господи, думаю, чудится мне, или это тень Прохора Васильевича?…
– Ох, что-то страшное ты говоришь, Триша!…
– Ей-ей!… Должно быть, тень ваша… говорят же, что двойники бывают… Уж что-нибудь, да не так, недаром!… Верно, думаю, свахи перессорились за Прохора Васильевича; а сваха Авдотьи Селифонтовны, чтоб поставить на своем, взяла да и наступила на тень вашу, сдернула ее с вас, и вышел двойник… Подкинула его вместо вас в дом к тятеньке, да теперь и женит на Авдотье Селифонтовне…