Прикосновение
Шрифт:
Он решил, что опуститься на пол будет проще, чем поднять ее, и встал рядом на колени, обнял ее, прижал к себе, осыпал поцелуями лицо и волосы. «Я снова дома. Я в объятиях, которые помню с раннего детства. Аромат ее духов кружит мне голову. Это чудо — моя мама».
— Я люблю тебя! — прошептал он. — Как я тебя люблю!
— Все рассказы я приберегу на ужин, — сообщил он позднее, когда Руби оправилась после приступа неистовой радости, а он успел переодеться в смокинг.
— В таком случае сначала выпьем вдвоем — вагон спустится только через полчаса. — Руби отошла к столу, на котором выстроились графины, сифон с содовой и ведерко со льдом. — Только я
— Бурбон, если можно. Без содовой, без воды и без льда.
— А не захмелеешь? На пустой желудок?
— Ничего, я привык. Бурбон предпочитают пить мои бурильщики, когда их угощают. Страна, конечно, магометанская, но я потихоньку привожу бурбон с собой и слежу, чтобы больше в лагере не было ни капли спиртного.
Подав ему стакан, Руби села рядом с бокалом хереса.
— Час от часу не легче, Ли. Что еще за магометанская страна?
— Персия, или Иран, как ее называют жители. Вместе с тамошним шахом я добываю нефть.
— Господи Иисусе! Неудивительно, что мы нигде не могли тебя найти.
Несколько минут они сидели молча, потягивая напитки, пока Ли не решился спросить:
— Мама, а что случилось с Александром?
Уклониться от ответа она даже не попыталась.
— Понимаю, что ты хочешь узнать. — Руби вздохнула, вытянула перед собой ноги и устремила застывший взгляд на рубиновые пряжки туфель. — Слишком многое… Ссора с тобой — потому что он был не прав. Он слез с седла и не знал, как починить изгородь, которую повалил его конь. А когда Александр наконец решил подавить гордость и сделать шаг тебе навстречу, ты исчез. Он искал тебя повсюду. Потом вся эта история с Анной, О'Доннеллом, малышкой и Яшмой. Знаешь, он ведь присутствовал при казни и вернулся сам не свой. А потом Нелл наотрез отказалась подчиняться ему, Анну пришлось разлучить с дочерью. Любой другой ожесточился бы, но не мой любимый Александр. Наоборот, он ожил — не сразу, а постепенно. И конечно, он нещадно корит себя за женитьбу на Элизабет. Она ведь была немногим старше Анны — в том возрасте, когда впечатления сохраняются надолго. Вот и у нее они намертво врезались в память.
— Но у Александра есть ты, а у Элизабет — никого. Неудивительно, что она окаменела.
— Да черт с ней! — отмахнулась Руби, словно не желая признавать свою вину. Ее бокал давно опустел, она поднялась, чтобы вновь наполнить его. — Я все еще надеюсь, что когда-нибудь Элизабет будет счастлива. Если она встретит родственную душу, она вправе развестись с Александром — за связь со мной.
— Думаешь, Элизабет отважится трясти в суде грязным бельем?
— А ты считаешь, она на это не способна?
— Я еще могу представить ее убегающей с любовником. Но только не стоящей перед судьей и сворой журналистов!
— Никуда она не сбежит, Ли, потому что на руках у нее Долли. Об Анне Долли прочно забыла, она считает Элизабет матерью, а Александра — отцом.
— Значит, о разводе не может быть и речи. Иначе опять всплывет весь этот скандал с Анной и неизвестным соблазнителем, а Долли уже… Сколько ей? Шесть? Она в состоянии понять, что происходит.
— Ты прав. А я об этом не подумала. Вот дерьмо! — Как всегда, настроение Руби менялось молниеносно. — А как ты? — оживилась она. — Жениться надумал?
— Нет — Он взглянул на золотые наручные часы, лондонский подарок Александра, и допил остатки бурбона. — Нам пора, мама.
— Элизабет знает, что ты здесь? — поднимаясь, спросила Руби.
— Нет.
У подъемника их уже ждал Сун, при виде которого Ли потрясенно замер. Его
— Папа. — Почтительно склонившись, Ли поцеловал руку Суна.
— Дорогой мой мальчик, ты чудесно выглядишь.
— Ну сколько можно ждать, садитесь! — поторопила их Руби, уже опустив ладонь на кнопку электрического звонка, с помощью которой подавали сигнал служителю, управляющему подъемником.
«Ей не терпится увидеть всех близких вместе, — думал Ли, помогая Суну сесть в вагон. — Мама просто хочет, чтобы все любили друг друга и были счастливы. Но так не бывает».
В дверях особняка их встречала Элизабет, и Руби, сгорающая от желания увидеть неожиданную встречу, вытолкнула Ли вперед, придержав Суна.
Каково это — увидеть любимую после долгой разлуки? Ли пронзила острая боль, скрутившая внутренности, обрекающая его на бесконечную муку, скорбь и отчаяние, поэтому он увидел перед собой не Элизабет, а туманный призрак, отражение своих чувств.
Улыбнувшись, он поцеловал призраку руку, похвалил платье и прошел в гостиную, не дожидаясь, когда Элизабет поздоровается с Руби и Суном. В гостиной уже ждали Александр и Констанс Дьюи. Удивив Ли, Констанс встретила его с неожиданной симпатией. Только усевшись в кресло, Ли понял: Элизабет он так и не разглядел.
За ужином он тоже не видел ее. За столом расселось всего шестеро человек, так что Ли и Элизабет очутились за одним концом стола. Сун разместился между ними, Александр напротив, Констанс и Руби — рядом с ним.
— Конечно, это противоречит правилам этикета, — весело произнес Александр, — но у себя дома я предпочитаю усаживать джентльменов вместе, а дам — рядом друг с другом, чтобы дать им поболтать. Засиживаться с портвейном и сигарами мы не станем — составим дамам компанию.
Ли выпил больше, чем хотел, успев мимоходом отметить, что еда, как обычно, отменна — стало быть, на кухне все еще хозяйничает Чжан. Насытившись, он слегка протрезвел. В гостиной, за кофе и сигарами разных сортов, Ли нарушил планы хозяина, отодвинул в сторону кресло и таким образом отгородился от всеобщего веселья. Комната была ярко освещена, в уотерфордских люстрах вместо свечей сияли электрические лампочки, газовые рожки убрали со стен. «Слишком уж он резкий, этот свет, — думал Ли. — Никаких тебе мягких теней, никакого зеленоватого отблеска, как у газа, или ласкающих взгляд золотистых бликов свечей… Электричество — наша неромантичная участь. Безжалостный свет».
Он искоса взглянул на Элизабет. Какая красота! Как полотно Вермера — прекрасно освещенное, с любовно выписанными деталями. Смоляные волосы, как у самого Ли, уложены в пышный узел на затылке — без всяких валиков, вошедших в моду. Носила ли она когда-нибудь наряды теплых тонов? Нет, такого Ли не помнил. Сегодня она была в креповом платье стального оттенка, с прямой юбкой и без шлейфа. Такие платья обычно расшивали стеклярусом, но туалет Элизабет был простым, элегантным и держался на тонких бретельках. Сапфиры с бриллиантами сверкали на ее шее, в ушах, на запястьях; бриллиантовое кольцо рассыпало снопы искр. А турмалин исчез: колец на правой руке не было вовсе.