Приметы весны
Шрифт:
— Ты что на нем силу показываешь, — сказала насмешливо Катя. — Попробуй-ка Михо побороть.
— А что ж, могу и попробовать, — задорно сказал Саша. — Давай, Михо.
Саша — коренастый, крепкий на ногах — кажется, что врос в землю. Сильный, видно. Но рядом стояла Марийка — и, выйди против него хоть сам Чурило, Михо сейчас не отступил бы.
Они сошлись и обхватили друг друга. Сашины руки точно клещами сдавили грудь Михо. Но еще сильнее сжали руки Михо Сашину поясницу. Михо крякнул и всем телом навалился на Сашу. Мгновенье, и Саша лежал на снегу.
— Да отпусти ты. Сдаюсь, — взмолился Гнатюк.
Он встал и, отряхивая снег с воротника, беззлобно сказал:
— Сильный, черт! Тебя бы в боксеры. Или на французскую борьбу.
Михо увидел восхищенный взгляд Марийки. На душе стало тепло. И он подумал;. «Если бы кто меня при девушке поборол, я не стал бы хвалить. Завидно было бы. А он ничего… А может, тряпка он?»
…Михо очутился у большого двухэтажного здания. Однажды, когда они проходили мимо, Марийка сказала Михо, что это — молодежное общежитие, где живет Гнатюк. Михо остановился и поглядел на ярко освещенные окна.
Им овладела робость: что он скажет Саше?
В это время открылась дверь, и на ступеньках появилась женщина с ведром и веником в руке. Она поежилась от холода, завязала платок, который до этого был просто накинут на голову, и начала спускаться со ступенек. Заметив Михо, она подозрительно спросила его:
— Ты чего тут стоишь, чи кто тебе нужен?
— Гнатюк Саша тут живет?
— Тут. Он как раз только что пришел. По коридору вторая дверь направо.
Михо уже взялся было за ручку двери, собираясь войти, но женщина остановила его:
— Подожди, хлопец. Глянь, какие сапоги грязные. Взял бы хоть веником обчистил. Это ж новое общежитие, понимать надо!
Михо подошел к скобе, соскоблил грязь с сапог, потом взял у женщины веник и еще раз тщательно почистил сапоги.
— Теперь можешь идти, — сказала женщина. — До него тут много ходит.
Михо открыл дверь. Его обдало теплом и таким запахом, как в парикмахерской. И еще каким-то незнакомым запахом чужого дома, который только со временем начинаешь узнавать. Затененные абажурами лампы освещали коридор неярким, приятным светом. Во всю длину его бежала красная, в широкой зеленой кайме, дорожка. Напротив входа висела большая картина: на трех сильных конях сидели три богатыря. Михо загляделся на коней, но в это время из первой комнаты выбежал парень, и Михо поторопился отойти.
Он направился по коридору и, остановившись у второй двери, тихо постучал. Никто не ответил. Михо постучал еще раз. Из комнаты раздался приглушенный голос:
— Кто там?
И второй голос:
— Войдите.
Михо открыл дверь и сразу увидел Сашу. Он сидел за столом, заваленным книгами, и что-то записывал в толстую тетрадь.
Комната была просторная. У стен стояли семь кроватей, покрытых байковыми одеялами. Возле каждой — тумбочка. Над одной из кроватей висела гармонь, над другой — мандолина. Стена над третьей кроватью была завешана фотографиями девушек и вырезками
За вторым столом, у окна, двое парней играли в шашки. Саша пошел навстречу Михо.
— Здравствуй, Михо. Какими судьбами тебя занесло? Раздевайсь, присаживайся.
— Ничего, я так… — Михо исподлобья посмотрел на товарищей Гнатюка.
Гнатюк перехватил этот взгляд и, думая, что при других Михо застесняется, предложил:
— Если хочешь, пойдем в красный уголок, там поговорим… Только это свои ребята, ты не стесняйся… Это Виктор — мой товарищ. А это Федор — тоже с нами работает, сварщиком на печи.
Виктор — высокий, крепко сложенный парень, волосы у него русые, глаза — голубовато-серые. Он пожал руку Михо и приветливо сказал:
— Чего же ты стал? Раздевайся.
Он слегка шепелявил и все время двигал руками, точно это помогало ему лучше высказать свою мысль.
Федор тоже понравился Михо. У него было приятное, почти женское лицо с правильными чертами. Улыбка мягкая, смущенная, как у девушки.
Федор молча пожал руку Михо и вернулся к шашкам.
Михо присел на краешек стула. Наступило неловкое молчание.
— Ну, как дела? — спросил Гнатюк.
— Плохо, — потупив глаза, ответил Михо.
— Случилось что? — участливо спросил Гнатюк.
Михо кивнул.
— Да… На завод хочу пойти.
Гнатюк вскочил со стула и хлопнул Михо по плечу.
— Так чего же ты нос повесил? — Он рассмеялся. — Я думал, что-нибудь плохое. Я же тебе давно советовал.
Но, поймав угрюмый взгляд Михо, спросил встревоженно:
— Или что дома случилось?
Михо мял в руках кепку и не глядел на Сашу.
— С батей поругался, прогнал меня… Чурило, старшина наш, наговорил ему на меня.
Гнатюк задумался.
Ему вспомнилось багровое от гнева лицо отца, ставшее каким-то незнакомым, чужим. То был последний их разговор. В покосившейся хате, там, далеко, в Марьевке.
Семья бедствовала. Семеро детей, а работающих, считай, один отец. Старший брат Митюха в счет не шел. Баламут был, забияка, везде верховод, а в работе ледащий. Ссорились они часто с отцом.
— Здоровый як бык, а на шее сыдыть, — укорял его отец.
— А куда я пойду, — огрызался Митюха. — Что ж, я учился, чтоб коров за сиськи тягать?
Он знал, что бьет по самому уязвимому месту отцовского сердца. Отец хотел хоть одного сына довести до ума. Митюха ходил в школу, учился уже в пятом классе. Как раз подошла коллективизация, и кулак Христич темной ночью в лютой злобе спалил школу, зарубив перед тем ночевавшего там двадцатипятитысячника. Новую школу не собрались построить. Детвора училась в четырехлетке, по частным хатам. Митюха остался недоученным и в педагогический техникум, как о том мечтал отец, попасть уже не мог. Но гонористый и хитрый был. И, зная слабости отца, корил его в ссорах своей неудачей. А неудачей той отца попрекал потому, что, когда было собрание бедняков и решали вопрос о раскулачивании Христича, еще до убийства, Гнатюк не поднял руки.