Приметы весны
Шрифт:
— Обожди.
Мимо них проехала высокая тележка, на которой лежала такая же железная катушка, как и те, но просверленная в середине и не черная, а совсем красная, почти белая. От нее несло жаром, а изнутри, из отверстия, вырывалось изумрудное пламя.
— Это так нагрели ее? — спросил Михо.
— Да. Слиток нагрели, потом вон на том стане прошили. А теперь пойдем я тебе покажу, как из этой гильзы сделают трубу.
Они подошли к чему-то такому, что напоминало Михо большие железные ворота. Из них вырывалось пламя. И пар. Все вокруг гудело и трещало. Михо увидел, как раскаленная
Михо был ошарашен всем виденным, шумом и грохотом. Проходили незнакомые люди, некоторые из них останавливались, и Гнатюк знакомил Михо с ними. Но Михо фамилий не запомнил. Запомнился только старик-рабочий — Сергей Никифорович, которого он видел когда-то в клубе, когда первый раз был там с Марийкой. Старик взглянул на Михо потускневшими, но добрыми глазами и ласково сказал:
— Добро пожаловать! Мы молодежи всегда рады. Когда молодых больше — живее дело идет.
Когда началась смена, Гнатюк принес табуретку и, поставив ее недалеко от будки, где работал, сказал:
— Ты посиди, пока начальник цеха Коваль придет, а тогда пойдем вместе к нему.
Коваль. Эту фамилию Михо уже слышал на собрании. И Петрович называл ее. Но Михо встречал ее и раньше… Коваль. Он хорошо помнит, что знал эту фамилию раньше, но где он ее слышал, Михо вспомнить не мог.
Через час после начала смены Гнатюк подошел к Михо и сказал:
— Пошли. Начальник уже пришел.
Они вошли в одну из дверей, пробитых в стене цеха, и оказались в конторе. Здесь было сравнительно тихо, гул машин доносился издалека, приглушенно. Гнатюк, подбадривая Михо, вошел в небольшую комнату. У стола, просматривая какие-то бумаги, сидел человек лет тридцати, с большой шевелюрой густых черных волос и усиками под самым носом, казавшимися совсем маленькими на крупном, широком лице. Все в этом человеке, кроме усов, поражало своими размерами. Необычайно высокий рост, широченные плечи и, особенно, крупные руки — крепкие, рабочие, привыкшие, видно, держать не канцелярскую ручку, а молот и лопату.
Он угрюмо взглянул на вошедших и рявкнул на Гнатюка:
— Почему опять не сменили сальник?
Гнатюк принялся что-то объяснять, пересыпая свою речь словами, каких Михо никогда не слышал. Потом Гнатюк сказал, указывая на Михо:
— А это товарищ Сокирка, поступает в наш цех.
Лицо Коваля стало приветливым.
— A-а, новичок! Здоров, здоров! Садись, потолкуем.
Михо сел. А Коваль, обращаясь к Гнатюку, спросил:
— Куда же мы его направим?
— Мне кажется, лучше всего поставить его дорновым, — ответил Гнатюк. — А я постепенно буду приучать его к стану.
— Неплохо, — согласился Коваль. — А ты как думаешь, товарищ Сокирка?
— Я? — растерянно переспросил Михо. — А я и не знаю… Я ничего не знаю.
— Ну, это не страшно, — поспешил успокоить его Коваль. — Не боги горшки лепят. В свое время я тоже ничего не понимал, землекопом был, а подучился — и ничего, стал разбираться помаленьку.
При этих словах Михо сразу вспомнил,
Тем временем Коваль вызвал мастера, познакомил с ним Михо и сказал:
— Три дня пусть походит, присмотрится, познакомьте его с правилами техники безопасности, выпишите спецодежду и все, что полагается. Деньги есть? — спросил он у Михо.
Михо не успел ответить.
— У меня возьмет на первое время, — сказал Гнатюк.
— Ну смотрите, а если туго, то можно для такого случая аванс выписать.
Когда уходили, Михо не выдержал и спросил:
— Про вас в газете писали, товарищ начальник?
Коваль удивленно взглянул на Михо и, рассмеявшись, сказал:
— Ого, еще как! Писали и пишут. Громят направо и налево… То за простои, то за брак, только успевай прикладывать примочки к шишкам. А что?
— Да так, ничего, — смущенно отозвался Михо. Потом набрался духу и выпалил: — А про другое… как вы приехали из села и учились — писали?
Михо увидел, как этот большой и сильный человек вдруг покраснел и, стараясь не глядеть в глаза, неловко проговорил:
— A-а, ты вот о чем! И про это писали…
Он решительно взмахнул рукой, как будто отгоняя смущение, и сказал прежним громовым басом:
— И о тебе напишут, смотри только хорошо работай.
Работа дорнового оказалась нетрудной и несложной. Нажмешь рычаг, — и дорн — длинный стальной стержень, который придает трубе внутренний диаметр, — опускается в охлаждающую ванну. Нажмешь второй раз — стержень поднимается, надо смазать его и, захватив механически действующими клещами, подать к форголлеру — подающему аппарату стана. Главное — во-время подавать дорн, чтобы, когда подойдет прошитая гильза, ее можно было сразу надеть на дорн и начинать катать.
Михо понравилась эта работа. Главный на стане — Саша, машинист, он катает трубу, но Михо уже в первый день почувствовал, что машинист без него ничего не сделает. Если во-время не подашь дорн, все сразу остановится, слиток начнет остывать, катать станет труднее и смена выпустит меньше труб. Его захватил ритм производства, он старался не отстать, а даже опередить Сашу. Саша еще катает слиток, а дорн уже повис над форголлером — только подай новую гильзу и катай.
И все-таки Саша Гнатюк был недосягаем. Стоило Михо взглянуть на будку управления, и он сразу чувствовал, как далеко ему до Саши. Тот спокойно сидел в кресле и уверенно двигал рычагами.
Михо первое время казалось, что Саше подчиняются все в цехе. Саша даст гудок — и, слушаясь сигнала, подают гильзу с прошивного стана. А это значит, что и на печи быстрее дело пошло: будут выдавать новый слиток. Саша катает гильзу, а на пиле ждет Василий, он тоже зависит от Саши. И все — и Михо тоже — все как будто зависели от Саши Гнатюка.
Со временем Михо понял, что как ни важна работа машиниста пильгерстана, но и он тоже зависит от всех, и даже от него, Михо… Хотя Саша, конечно, самый лучший в цехе.