Приметы весны
Шрифт:
Катю выводили из себя эти разговоры.
— Да разве так можно, Петр Прокофьевич? — возражала она.
— А ты что хочешь: без разбора всех пропускать? Так нет же, не допустим! Я разоблачу этот оппортунизм. Это… — (хлюп-хлюп). — Это вражеская деятельность!..
Катя вспылила.
— Насчет вражеской деятельности вы поосторожнее. Вы вот блохоискательством занимаетесь, а настоящего врага наверняка провороните… Да, да, я то уж вас знаю. Вы как родинку на лице человека увидите, так он уже, выходит, меченый, не подходит. Вам только совсем чистеньких, без единого пятнышка подавай,
В это время вошел регистратор. Катя замолчала и собиралась выйти из кабинета, но услышала, как регистратор сказал:
— К вам тут пришел рабочий какой-то из прокатного цеха, с цыганом.
Катя встрепенулась. «Неужели Михо?» — подумала она с радостью.
— Пусть подождут: видите, я занят, — недовольно буркнул Щетинин.
— Они уже больше часа ждут, — сказал регистратор, но, заметив недовольный жест Щетинина, пожал плечом и вышел из кабинета.
— Пойду погляжу, — сказала Катя Щетинину.
— Что ты глядеть будешь? — спросил он.
Но Катя не стала объяснять. Она вышла из кабинета и спустя две минуты вернулась. За ней шел Виктор Чернов, а вслед — Михо, неловко переступивший порог и остановившийся у двери. Он расстегнул пальто, но тут же начал застегивать его на все пуговицы, не сводя пугливого взгляда со Щетинина, развалившегося в кресле за огромным письменным столом.
— Михо на завод хочет поступить, пришел оформляться, Петр Прокофьевич, — радостно выпалила Катя.
Щетинин строго посмотрел на нее.
— Какой Михо?
Катя скороговоркой, обрывистыми фразами принялась объяснять Щетинину, в чем дело. Но тот остановил ее:
— Карточку учета заполнили?
У Кати от злости дернуло губы, она с ненавистью взглянула на Щетинина, но, вспомнив о Михо, сдержалась.
— Сейчас узнаю.
Спустя минуту она возвратилась и положила перед Щетининым плотный листок. Щетинин вынул из футляра очки, не спеша протер стекла, аккуратно заложил дужки за уши. Потом открыл ящик стола, вынул сигарету и лезвие безопасной бритвы. Определив на глаз середину сигареты, разрезал ее пополам. Одну половинку положил обратно в ящик, другую вложил в толстый янтарный мундштук. Аккуратно смел со стола в подставленную ладонь крохи табака, раскурил сигарету, два раза хлюпнул носом и только после этого взял в руку карточку.
— «Сокирка Михаил Игнатович», — прочел он вслух.
— Сокирка, — тихо проговорил Михо и снова почему-то начал расстегивать пальто.
— Хорошо, садись, сейчас поговорим, — сказал Щетинин и, словно только сейчас заметив Чернова, грубо спросил его: — А тебе чего?
«Ух и шкура! — со злостью подумал Виктор. — Как только мог сохраниться такой бюрократ? Точно, как в „Крокодиле“ рисуют».
— Я с Михо… С товарищем Сокиркой, — сказал он. — Помогаю устроиться на работу. Товарищ Гнатюк говорил…
— Протекцией, значит, занимаешься, — иронически бросил Щетинин. — Если у человека всё в порядке — ему протекция не нужна. Без помощи обойдется. Ты подожди в приемной, я сам займусь с товарищем
Слово «товарищ» он произнес подчеркнуто вежливо, точно передразнивая Чернова, и два раза хлюпнул носом.
— А чего я буду ждать там? — возразил Чернов. — Я тут лучше постою, послушаю.
Но Катя, зная, что ссора со Щетининым только осложнит дело, сказала Чернову:
— Выйди, Виктор, и подожди.
Щетинин окинул ее недобрым взглядом, но промолчал.
Когда Виктор вышел, Щетинин спросил Михо:
— Значит, национальность — цыган?
— Цыган, — подтвердил Михо.
— Социальное происхождение?
Михо не понял и умоляюще взглянул на Катю. Она улыбкой успокоила его и ответила Щетинину:
— Какое же у него социальное происхождение? Из табора он, с отцом ходит, слесарничает, лудит…
— Частник, значит?
Катю взорвало.
— Да что вы пристали к нему? — запальчиво крикнула она. — Частник, частник! Он из табора, от отца ушел, а вы ему целый допрос тут устраиваете.
Щетинин встал во весь рост, снял очки и, глядя на Катю так, как смотрит судья на подсудимого, сказал строго, отчеканивая слова:
— Мы для того здесь посажены, чтобы изучать людей, — (хлюп-хлюп). — Вы забываете, что работаете в отделе кадров.
— А вы забываете, что у человека, кроме анкеты, душа есть.
— Душа, душа! — передразнил ее Щетинин. — Мало краж у нас в цехах. Вам еще нужны?
Михо рванулся со стула, лицо его от гнева стало синим, руки сжались в кулаки. Он в упор посмотрел на Щетинина. И столько злости было в его взгляде, что Щетинин отшатнулся и даже прикрыл лицо рукой, как будто защищаясь от удара. Катя подбежала к Михо. Но он и сам уже обмяк, гнев сменился растерянностью. Он разжал кулаки, беспомощно опустил руки и, грустно взглянув на Катю, точно прощаясь с ней, пошел из кабинета.
Катя бросилась за ним, но у двери обернулась и крикнула Щетинину:
— У-у, мухомор проклятый!
В приемной не было уже ни Михо, ни Виктора. Набросив на себя пальто, Катя выбежала на улицу. Она увидела Виктора, удерживавшего за руку Михо.
— Ну обожди, Михо, — уговаривал его Виктор. — Ну прошу тебя, обожди минутку, я забегу к Кате и узнаю, в чем дело.
Увидев Катю и все еще не выпуская руки Михо, он спросил:
— В чем дело? Что там случилось?
— Эта чернильная клякса кого угодно выведет из себя, — с раздражением ответила Катя. — Под видом проверки душу из человека вымотает.
— Пойдем к директору, — предложил Виктор.
Катя взглянула на часы.
— Без десяти одиннадцать. Нет, к нему сейчас не пройдешь, диспетчерское совещание. Пойдем лучше к Петровичу.
Она взяла Михо под руку и сказала ласково:
— Ты не унывай, Михо. Всюду есть и хорошие и плохие люди. Сейчас пойдем к секретарю парткома, он быстро все сделает.
Они пошли по улице, ведущей к заводским воротам. Неторопливо падали крупные хлопья снега, кутая землю, деревья, дома в белый пуховый платок. Бежали из школы дети. Они бросали друг в друга снежки. Девочка лет семи — восьми остановилась и, подставив маленькую покрасневшую от мороза ручку, ловила снежинки, а поймав, слизывала их с руки языком.