Приметы весны
Шрифт:
— Нэ знаю, нэ понымаю, — сказала старуха неприветливо. — Падажды тут.
И направилась к шатрам. Собаки, словно получив подтверждение, что в табор явился непрошенный гость, с новой силой атаковали Сашу.
Из первого шатра, куда направилась старуха, вскоре вышел рослый цыган, в черных, заправленных в сапоги шароварах, в коричневой рубахе, на выпуск и в яркосиней жилетке поверх нее. Он взглянул в сторону Гнатюка, но не пошел к нему, не прогнал собак, а направился в дальний конец табора.
Саше надоело ждать, и он двинулся вперед, шаг за шагом
Оба цыгана подошли к Гнатюку. Он поздоровался, протянув руку. Старшина нерешительно пожал ее, потом, еще менее решительно, пожал ее второй цыган.
Гнатюк сказал о цели своего прихода.
Старшина сумрачно глядел на него, минуту или две о чем-то размышлял, потом спросил:
— Это по постановлению советской власти?
Саша ответил, что имеется решение правительства о проведении выборов.
Старшина оглянулся на своего спутника, пожал плечами и покорно сказал:
— Раз есть такое постановление, делай, что надо, мы против советской власти не идем.
Со слов Михо Гнатюк знал, что цыгане сходятся в табор к заходу солнца. На вопрос Саши, когда лучше всего провести беседу, старшина посоветовал подождать еще с полчаса и пригласил его к себе.
Гнатюк, помня характеристику, которую Михо дал старшине, хотел было отказаться от приглашения. Но подумал, что успех первой беседы будет во многом зависеть от старшины, и решил пока не портить с ним отношений.
Они вошли в шатер, откуда ударил резкий запах мочи и чего-то слежавшегося. «Все время на воздухе, а вонь какая!» — брезгливо подумал Саша. Больше половины шатра занимала перина. На ней сидела молодая цыганка в грязной холщовой кофте и черной юбке. Она кормила ребенка. Цыганка, увидев вошедших, быстрым движением прикрылась платком, но Саша успел заметить татуировку на ее груди.
Прямо против входа лежало несколько свернутых ковров. Один ковер был расстелен в шатре.
В углу лежала сваленная в кучу кухонная утварь и всякое тряпье. Рядом — конская сбруя и свернутая в трубку кожа.
Все было очень убого, хотя из рассказов Михо Саша знал, что Чурило богат.
— Садись!
Грубый голос Чурило вывел Сашу из задумчивости.
— Стульев не имеем, сюда садись, — Чурило показал на перину. Второй рукой он указал на выход. Молодая цыганка покорно поднялась и, ни слова не говоря, вышла из шатра.
Саша с трудом подавил брезгливость и сел на перину. Чурило сел рядом с ним, привычно сложив под собою ноги.
— Полина! — крикнул он.
Молодая цыганка в ту же секунду появилась в шатре. Чурило сказал ей по цыгански:
— Хас! Ягали! [5]
Она
5
Есть! Водки!
— Не мешай!
«Споить собирается, — с тревогой подумал Саша, твердо решив ни к чему не прикасаться, и горько пожалел о том, что вообще пошел к старшине. — Походил бы лучше по табору, Ромку разыскал бы», — мелькнуло в голове. Но отступать было поздно.
Чурило снова что-то сказал дочери по-цыгански. Она вынула из ящика банку рыбных консервов, поставила ее на стол, взяла ребенка и молча вышла из шатра. За все время она так и не произнесла ни слова. Гнатюк сказал об этом Чурило:
— В городе цыганки такие разговорчивые, что не остановишь их, а здесь молчат. Или это только ваша дочь такая?
Чурило удивленно взглянул на Сашу, взял бутылку водки, налил аккуратно по пол стакана. Закончив эту операцию, он снова взглянул на Сашу и сказал:
— У вас есть поговорка: «Среди волков жить, по-волчьи выть». Ты не обижайся, что я так тебе говорю. — Он говорил по-русски чисто, с едва заметным акцентом. — Ты сам спрашиваешь, я тебе отвечаю. У вас женщины не знают порядка, распущенные. Наши женщины, когда попадают к вам, должны быть как все. Мы там в городе делаем все, как делают другие, а здесь, в таборе, — Чурило поставил стакан, который до этого держал в руке, — здесь у нас свои порядки. И никто их не изменит.
Глаза его сверкнули. Саша выдержал пылающий гневом взор и спокойно (его самого удивило это спокойствие, как будто произносил слова не он, а кто-то другой) сказал:
— Посмотрим, товарищ Чурило.
— А ты откуда знаешь мое вурма… фамилие?
— Знаю, — все так же спокойно отвечал Саша. — И многое другое тоже знаю… Только не об этом сейчас разговор.
Он встал с перины.
— Время уже, наверное, начинать беседу. Может быть, соберете людей?
Чурило взглянул на Гнатюка. Этот паренек своей решительностью смущал старшину. Он взял в руку стакан водки, а другой подал Саше.
— Зачем сердиться! Выпьем, товарищ, а потом пойдем. У нас такой обычай — гость без угощения не уходит.
Гнатюк осторожно отодвинул руку Чурило, державшую стакан, и сказал:
— Мы уважаем обычаи всех народов, и цыганского народа тоже. Но я пришел сюда по очень важному делу и пить не буду.
По тому, как сказаны были эти слова, Чурило понял, что уговоры бесполезны. Он опорожнил свой стакан, крякнул, захватил в рот огромный кусок колбасы и, на ходу пережевывая его, вышел вслед за Гнатюком из шатра.