Приметы весны
Шрифт:
— Конечно. Я всех знаю, я здесь с тысяча девятьсот шестнадцатого года. Все помню, всех знаю…
Коломиец подбодрил его взглядом.
— Поэтому я и обратился к вам. Я хотел бы знать ваше личное мнение о Гусеве.
Щетинин понимающе закивал головой.
— Старый спец. Отец — инженер… До революции служил на Гартмановском заводе…
Коломийцу хотелось выругаться, но он сказал спокойно:
— Благодарю вас за сведения. Все ясно.
— Очень рад, — отчеканил Щетинин и аккуратно начал складывать бумажки
— Вы о ком?
— О ком же… О Гусеве.
Коломиец насторожился.
— А вы откуда знаете? — спросил он с издевкой.
— Как же? Третий год вместе рыбу удим… Рыболов он, и я тоже.
— Вы часто с ним встречаетесь?
— Каждый выходной день почти. С четырех утра как засядем — и до самого вечера. Душевный человек.
— А политические взгляды?.. Как он относится к советской власти?
— Наш, весь наш, — хлюпнул носом Щетинин. — Он за советскую власть грудью… Только отец у него, сами видите, не пролетарский…
— Ясно. Можете идти.
После разговора со Щетининым не хотелось верить Гусеву, но Коломиец подумал: «Если даже такой придира, как Щетинин, говорит, что это хороший человек, значит колебаться нечего».
Тем более, что Гусев оказался очень полезным человеком. Технический отдел нельзя было обвинить в консерватизме, хотя именно этого опасались после назначения Гусева. Мстислав Михайлович горячо поддерживал все новое, в последнее время активно включился в общественную работу. Коломиец заметил, что это — человек, умеющий постоять за себя и за свой завод.
— Простите за легкомысленное сравнение, — сказал однажды Гусев, — но, так же как в торговле, так и всюду, важно не только изготовить хороший товар, но и суметь преподнести его покупателю, показать товар лицом. Мы иногда переоцениваем свои успехи, но нередко и принижаем себя.
Последнее время на завод все чаще наведывались журналисты. Их привлекала история с цыганом Михо, да и завод хорошо работал.
И все чаще Коломиец стал направлять приезжающих журналистов к Гусеву.
— Я охотно занялся бы с вами, — говорил он, — но очень занят. Прошу вас обратиться к товарищу Гусеву, начальнику технического отдела, он даст вам все необходимые сведения.
И Гусев действительно вполне удовлетворял любопытство любого журналиста. Он водил приезжего по заводу, знакомил его с процессами производства, со стахановцами. Не ожидая расспросов, сам рассказывал о трудностях, возникавших в работе завода, и о том, как они преодолевались, умел к месту, неназойливо вставить фамилию директора и секретаря парткома завода, причем как раз в такой связи, что эти строки обязательно попадали в статью.
Однажды Гусев сказал Коломийцу:
— А почему мы должны ждать, пока о заводе кто-то напишет? Не грех и самим иногда напомнить о своем заводе в газете.
— О чем же писать?
— Хотя
— С удовольствием.
Просмотрев записи Гусева, Коломиец с восхищением сказал:
— Какие же это тезисы? Это самая настоящая статья. Да еще какая!
— Вы думаете?
— Безусловно.
— Может быть, надо что-нибудь добавить?
— Мне кажется, что все сказано и все на месте. Можно подписывать и отправлять.
— Тогда подпишите, Федор Кузьмич.
Коломиец удивился.
— Почему я буду подписывать? Это же ваша статья.
— Вы преувеличиваете, Федор Кузьмич. Я всего только несколько перефразировал применительно к требованиям газеты ваш доклад на хозяйственном активе. Так что автор, безусловно, вы, а я, так сказать, не больше, как литературный обработчик…
— Что вы, в самом деле, Мстислав Михайлович, — возмущенно перебил его Коломиец. — Не буду я подписывать чужую статью. За кого вы меня принимаете?
— Прошу прощения, Федор Кузьмич, — обидчиво возразил Гусев. — Я не собирался вас обижать… Я мог бы и сам подписать эту статью, но мне кажется, что более веско для завода, чтобы вы подписали… И для редакции, прямо говоря, подпись директора представляет больший интерес, чем моя… А нам, в конце концов, важно, чтобы поместили статью… Для завода важно. А мы уж между собою помиримся.
Коломиец уступил Гусеву.
Спустя две недели Гусев предложил новую тему для статьи. Они сели рядом за столом, Коломиец высказывал свои мысли, а Гусев писал, с журналистской быстротой и четкостью формулируя мысли.
В разгар работы над статьей Коломийца вызвали в горком партии.
— Придется отложить, — сказал с сожалением Коломиец. — Завтра закончим… Нет, завтра не выйдет, целый день на бюро.
— Если разрешите, я сам закончу, продиктую машинистке и оставлю на столе. Вы утром просмотрите статью и подпишете, а я отправлю.
Статья получилась хорошей, ее напечатали в областной газете почти без переделок и сокращений.
— Вы как настоящий журналист! — сказал с восхищением Коломиец. — Я даже не пойму, как это у вас получается.
— Вы преувеличиваете, Федор Кузьмич. Дело очень простое: я внимательно читаю газеты, и мне поэтому удается попасть в тон… И, откровенно говоря, мне довелось непродолжительное время заниматься журналистикой. В годы гражданской войны…
— Мне неловко, что я вас загружаю этим делом… И что я подписываю ваши статьи.
— Оставьте, Федор Кузьмич. Я не буду говорить о том, что рад оказать личную услугу вам. Надеюсь, гораздо важнее и для меня, и для вас, и для всех нас — высоко держать честь нашего завода. Если этому могут помочь наши статьи, — какая разница, кто их подписывает.