Принц без королевства
Шрифт:
— Это моя мать. Жена спит в соседней комнате.
Они втроем сели за стол. Мадемуазель налили чаю. Старая дама подавала чай так, как это делалось в знатных домах, которые еще помнила Мадемуазель. Они ждали. Телефон висел на стене у двери.
— Когда он позвонит, мы выйдем, — сказал мужчина. — Я не хочу слушать, что вы ему скажете.
К стене был приколот почти новый плакат, посвященный двадцатой годовщине революции. Мадемуазель разглядывала нарисованные лица — ребенка, несущего кирпичи, женщины, указывающей мастерком на горизонт. Старуха неподвижно сидела напротив,
— Вы француженка? — спросила старуха по-французски.
— Да, — ответила Мадемуазель.
На лице старухи появилась улыбка.
— Я выросла и работала в Париже, — объяснила Мадемуазель. — Но я очень давно там не была.
И уже очень давно она не говорила о себе таких простых и правдивых слов.
— Я не была во Франции, — ответила старая дама. — Но когда-то я хорошо знала французский. Я его не забыла. Разговариваю сама с собой по-французски.
— Замолчи, мама, — сказал мужчина, который не понимал ни слова из их разговора.
Они продолжали сидеть в тишине. Внезапно старуха быстро произнесла:
— Вам надо вернуться в Париж. Когда-то надо возвращаться домой. Мой муж умер в ссылке. Такое горе.
Чтобы не сердить сына, она поднялась, поставила заварочный чайник в раковину и пошла к двери. В этот момент зазвонил телефон.
Мужчина подал матери руку, и они вышли, прикрыв за собой дверь. Мадемуазель стояла рядом с телефоном. Когда звонок раздался в пятый раз, она сняла трубку.
— Алло!
— Алло!
Голос доносился откуда-то издалека и звучал неуверенно.
— Мама?
— Нет.
Мадемуазель растерялась. Что она могла сказать?
— Алло! — повторил голос Андрея. — Кто у телефона?
— Здесь нет твоих родителей, Андрей.
— Кто вы?
— Я няня Кости и Зои.
— А где родители?
— Твоего отца арестовали. Я не знаю за что.
На другом конце провода было тихо.
— Алло! — сказала Мадемуазель.
Может быть, связь прервалась. Но в этой тишине она вдруг почувствовала необычайный прилив смелости. И начала говорить:
— Я не знаю, Андрей, почему твоего отца арестовали, не знаю, где ты и что делаешь. Я ничего не знаю. Я не знаю тебя. Ты меня слышишь? Твои детские скрипки висят над моей кроватью. Над твоей кроватью. Я попала к вам случайно. Мне ничего не объясняют.
Она прислушалась к потрескиванью в трубке и продолжала:
— Но я хочу тебя предупредить вот о чем. Думаю, кто-то следит за каждым твоим шагом, и все, что ты делаешь там, меняет жизнь здесь. Это мне объяснил твой отец, перед тем как его увезли. Я боюсь, что твоего отца забрали из-за тебя.
В трубке по-прежнему не было слышно ни звука. Мадемуазель, наверное, говорила сама с собой на этой кухне, как старая дама, которая по вечерам читала стихи Верлена, обращаясь к пустому столу, плакату и самовару.
— Андрей, ты меня слышишь? Скажи, если да. Подумай хорошенько. Вдруг ты можешь что-то сделать, чтобы его отпустили. Ты нужен ему. Ты нужен брату и сестре. Ты нужен матери. Ты меня слышишь, Андрей?
Она по-прежнему сжимала трубку в руке.
— Если ты все еще меня слышишь,
Связь не прерывалась, и Андрей все слышал. Но не смог произнести ни слова. Стояла ночь, он находился в магазине красок «Грегор Каларз» в Инвернессе. Он едва осмелился позвонить.
Треск усилился. А потом настала тишина. Он положил трубку и закрыл лицо руками. Отец…
У него больше не было выбора. Его план был давно готов. Телеграмма из трех слов. Оставалось только отнести ее в Эверленд. Но вот уже несколько недель он не решался прибегнуть к помощи Этель ради спасения семьи.
Андрей бросил взгляд на телефон, стоящий на конторке. Наверное, с него нечасто звонили в Москву. В любом случае, когда хозяину придет счет, Андрей будет уже далеко. А Ванго попадет в лапы стервятника.
Мадемуазель вернулась в квартиру, поправила одеяло маленькому Косте, который всхлипывал во сне. Она даже не подозревала, к каким последствиям приведет ее поступок. Из-за нескольких сказанных ею слов началась новая охота на Ванго.
Сетанка заперлась в кабинете отца. Она слышала, как за дверью кричит ее няня, Александра Андреевна:
— Вот он сейчас приедет и будет очень сердиться! Выходи сейчас же, или я выломаю дверь!
Сетанка знала, что няня не станет ломать дверь в кабинет Иосифа Сталина. Ей было немного стыдно, что она вывела из себя эту славную женщину, заменившую ей мать, да и всю остальную родню.
— Он сам запер меня в этом доме! Я хочу в Москву! Так нельзя обращаться с одиннадцатилетними девочками!
Сидя в кресле перед письменным столом, она выдвинула один из ящиков.
Сетанка жила на сочинской даче уже почти четыре месяца, с тех самых пор, как ее насильно увезли из цеха, где работал отец ее подруги Зои. Тогда органы доложили о попытке ее похищения. Сетанке очень хотелось, чтобы ее похитили, но она объяснила старшим, что всего лишь попробовала сменить семью. И ни словом не обмолвилась о конверте с итальянским адресом, который бросила в почтовый ящик по просьбе няни своих друзей. Она обожала секреты.
— Сетаночка, открой… Сейчас твой папа придет.
Иногда Сетанка пряталась под столом и не показывалась целый день. Чтобы выманить ее оттуда, няня бросала две горсти сахарного песка на раскаленную сковороду и ждала. Против запаха карамели девочка не могла устоять.
Сетанка вынула из ящика письмо — она часто его перечитывала. Старинная бумага, почерк с сильным наклоном вправо, как будто буквы повалены ветром. Письмо казалось очень загадочным. Оно начиналось словами «Дорогая мама», и Сетанка каждый раз говорила себе, что она сама могла бы написать эти фразы: «Я жив и знаю, что вы меня не забыли…» Сетанке хотелось обратиться с такими словами к своей матери, погибшей, когда девочке было шесть лет. Неизвестный назначал встречу «дорогой маме» на мосту в Петербурге и уточнял: «Пожалуйста, не выходите из экипажа и даже не останавливайтесь. Вы и так увидите меня на мосту под бронзовыми конями и убедитесь, что я жив». Почему ее отец хранил это письмо?