Принцесса Володимирская
Шрифт:
Вместе с тем Алина ездила по городу, заезжала в разные церкви и, находя на паперти массу нищих, расшвыривала между ними золото и серебро.
Эти милостыни, безумно щедрые, обратили на себя внимание всего Рима.
Кредиторы Алины, получившие свои деньги, сравнительно небольшие, не могли понять, откуда взялись такие суммы у той же самой принцессы, которую они собирались на днях вести в тюрьму.
Дело в том, что по приказанию Орлова Алина не должна была ни единым словом выдать его сношения с нею. Дженкинс, передавший ей деньги, также молчал.
Немногие
И Алина, и все ее окружающие на этот раз сохранили тайну. Никто не обмолвился ни словом. В расчеты Орлова входило, чтобы в Риме никто не знал, что к нему едет принцесса.
В первых числах февраля огромная толпа народа, преимущественно нищие, облагодетельствованные за последнее время Алиной, окружали со всех сторон дом, ею занятый. Народ покрывал собой чуть не половину Марсова поля. У подъезда дома стояли экипажи. Вещи были уже уложены. Почтовые лошади гремели бубенчиками.
Около полудня появилась принцесса и ее свита, увеличившаяся вдруг до шестидесяти человек наемной прислуги, конечно из итальянцев, и в нескольких экипажах поезд двинулся при кликах народа.
В этом же поезде один в небольшом экипаже последовал за принцессой и лейтенант Христенек.
Через два дня, за несколько станций до Пизы, Христенек обогнал принцессу, чтобы приготовить все к ее приезду.
Явившись в Пизу, Алина, Шенк и Доманский, даже Франциска, вечно хладнокровная, добродушная и тихая, пришли в восторг и окончательно уверовали в могущество и в искренность русского вельможи.
Принцессе был приготовлен самый великолепный палаццо города. Здесь, в этом дворце, ожидал ее целый штат прислуги.
Здесь же ожидал ее другой банкир, такой же англичанин, как и Дженкинс, по приказанию Орлова с предложением денег.
Деньги еще были у Алины, несмотря на ее мотовство в Риме; но она никогда, за всю свою жизнь, не могла на предложение денег отвечать: нет.
Она снова приняла предложение и уж окончательно не знала, куда девать ей деньги. Наконец в ее жизни случился курьез: ей и мотать надоело.
Здесь, в Пизе, Доманский назывался по-прежнему Станишевским, Шенк же назывался Линовским; но Алина перестала почему-то носить имя графини Пиннеберг, и при появлении на границе тосканских владений и города Пизы, которым в этом время владел младший сын Марии-Терезии и будущий император Священной Римской империи, Алина объявила себя графиней Селинской.
Через несколько дней последовало то, чего с нетерпением ожидала Алина.
В Пизу прибыл из Ливорно с блестящей свитой офицеров и адъютантов самый знаменитый и могущественный русский вельможа.
В полном мундире, в парадной открытой коляске явился Алексей Орлов представиться принцессе.
Алина невольно была смущена. Перед нею предстала личность, чуть не идеальная. Все соединилось вместе в этом человеке. Могущество его, громадные средства и звание были Алине уже известны,
С первой же минуты пылкая Алина как будто забыла или отложила в сторону то громадное государственное дело, по поводу которого она теперь находилась с Орловым; она видела теперь в Орлове не могущественного сановника русской империи, предлагающего ей в будущем счастье, власть, могущество, – она видела в нем только очаровательного и обворожительного красавца и после первого же свидания была влюблена в него.
Но помимо самой Алины Орлов сумел очаровать и всех окружающих. И Доманский, и Шенк, и все, до последнего итальянца лакея, были очарованы обращением вельможи.
Но странная вещь, непонятная и досадная, раздражительно подействовавшая на Алину, заставившая ее в эту ночь долго пролежать не смыкая очей: Орлов был очарователен со всеми, кроме нее!
Он очаровал ее как бы против воли, потому что был холодно и вежливо почтителен с нею. Он обращался с Алиной как бы уже с императрицей русской. В нем был только сановник, не было мужчины. Он как будто не замечал или не хотел заметить красоты Алины, ее изящества и грации.
На ее всегдашнее невольное кокетство он не поддавался и оставался почтительнейшим слугой, готовым для нее на все.
«Стало быть, – думала ввечеру и ночью Алина, – он готов дать мне русский престол, но сердца своего – никогда».
И это странное существо, часто само себе непонятное, эта авантюристка, в которой был какой-то хаос чувств и стремлений, хаос качеств и недостатков, готова была теперь сказать Орлову, этому богатырю и красавцу: «Мне нужна твоя любовь. – А престол? – Потом! После…»
XXVI
На другой день Орлов явился снова и снова несколько часов провел наедине с Алиной, беседуя, конечно, о делах и о предприятии.
Прежде всего Орлов попросил принцессу рассказать ему свою удивительную судьбу, каким образом она, законная дочь императрицы, которую он помнил, могла очутиться в Европе.
Алина, конечно, сочинила целую длинную чудесную историю своего неоднократного спасения от убийц. Все, что рассказывала она, было основано на разном вздоре, слышанном ею когда-то от Игнатия и от конфедератов.
Однако на этот раз Алина говорила много о дружбе к ней и сочувствии турецкого султана, а равно и короля шведского, о готовности их помогать ей армией и флотом; но о князе Разумовском, или маркизе Пугачеве, Алина умолчала. Она уже смутно знала, что он находится под стражей и под судом в Москве.
Орлов не счел нужным передать принцессе, что Пугачев, по последним, только что полученным известиям, уже был осужден на казнь в Москве.
На этот раз Орлов был так же холодно почтителен, но изредка в его обращении с Алиной уже прорывался не сановник – официальное лицо, – а простой смертный мужчина, молодой человек, способный увлечься красавицей так же, как всякий другой, способный влюбиться в нее.