Принцип домино
Шрифт:
Саша начал свои манипуляции с дальнего угла кабинета, и, как только дошел до стола, прибор замигал и послышался характерный звонок.
— Господи… — Хозяин кабинета схватился за сердце, когда Саша извлек «жучка» из-под зеленого абажура антикварной настольной лампы. — Меня сейчас инфаркт хватит. И давно он здесь стоит?
— Это можно приблизительно установить только по степени разряда его батарейки, — сказал Саша. — Если хотите, я прямо сейчас замерю ее ёмкость, и вы все узнаете.
Белявский и Разумневич встретились
— Мы, кажется, договаривались… — напомнил Эдуард Григорьевич. — Не будем выяснять, если что-то найдется. Вполне возможно, что «жучка» установили ваши, Петр Андреевич, завистники из другого театра.
— Да, я тоже считаю, что нам не стоит отнимать время у нашего хозяина… — кивнул Разумневич, по-прежнему ни на кого не глядя.
— Ухожу, ухожу… — Полынцев вышел из кабинета.
Они остались наконец вдвоем и какое-то время молча смотрели друг на друга. Белявский взял кофейник и налил кофе в чашечки.
— Эдя, у тебя давление, — сказал Лев Семенович. — Пей зеленый чай и красное вино. А то, я смотрю, все больше на кофе налегаешь. И на молоденьких девочек.
— Стрессы, — пожал плечами Белявский. — Надо их как-то снимать, чтобы на все хватало сил и не погас интерес к жизни.
— Да какие там стрессы? — махнул рукой Разумневич. — Эдя, не зарывайся. Сегодня не мы, а другие люди делают политику, а также президентов и премьеров. Вот у них — настоящие стрессы. А мы с тобой лишь жалкое подобие прежних олигархов, мы из второго ряда, и то с большой натяжкой. Сидим в кремлевской приемной и ждем, когда нас пригласят.
Сказав это, Разумневич откусил кончик сигары и чиркнул золотой зажигалкой.
— Скажи уж, коверные, — буркнул Эдуард Григорьевич. — В паузах между дрессированными тиграми потешаем почтеннейшую публику, швыряя торты в морды друг другу.
Лев Семенович иронично поднял левую бровь, качнул головой, что одновременно означало удивление и одобрение удачному сравнению.
— Конечно, плох тот гондон, который не мечтает стать воздушным шаром, — сказал он. — И все-таки именно нас с тобой пригласили в Базель. А не других. Я говорю про международный экономический симпозиум. Олигархов из первого ряда туда не позвали. И это уже кое о чем говорит.
— А чего их звать? Они давно все там. Им до Базеля добраться, как тебе до Барвихи… Да, я читал вчерашнюю передовицу в твоих желтых «Ведомостях». Смешная статья, — усмехнулся Белявский. — Тебя там представили в роли локомотива мировой экономики. Морганы и Рокфеллеры смотрят тебе в рот. Если честно, так мне это приглашение сделал мой Дима. Но устроители потом удивились: как может приехать герр Белявский без герра Разумневича? Это все равно что на гастроли приедет Бим, но не приедет Бом… На Западе нас до сих пор воспринимают только вдвоем.
— Эдя, не принимай близко к сердцу… — посоветовал Разумневич. — Всегда помни лозунг нашей юности:
— Я не знаю, кто и что говорит… — ответил Эдуард Григорьевич, наливая себе очередную чашку кофе. — Но после того как ты меня предупредил о заговоре шефов нашей с тобой безопасности, мой Дима навел справки, и все подтвердилось: твой Вадим и мой Антон, оказывается, вместе служили в органах госбезопасности, попав туда по комсомольской линии, и давно друг друга знают. И, судя по истории с этой кассетой и покойным Олежкой, они обмениваются информацией.
— Почему бы нам, в таком случае, не произвести ротацию кадров? — спросил Лев Семенович. — За эти годы мы регулярно меняли всех — поваров, жен, водителей, любовниц, садовников, но» только не наших шефов безопасности. Не слишком ли они уверились в своей неуязвимости?
— Я стараюсь не вмешиваться в естественный ход событий… — туманно ответил Белявский. — И еще. Твой Вадим в настоящее время находится под плотным колпаком Генпрокуратуры. Из-под которого ему уже не суждено выбраться. Только не спрашивай, откуда я это знаю.
— Я не хочу знать, откуда ты это знаешь, — пожал плечами Лев Семенович. — Это очень серьезно?
— Это очень опасно, — поправил Белявский.
— Опасность касается меня одного? — сощурился Разумневич.
— Скорее, нас обоих.
— Что ж, выходит, не зря мы с тобой вот так повидались… — задумчиво сказал Разумневич. — И еще, Эдя… Ничего, если я тебя по старинке так называю?
— Как-нибудь переживу… — хмыкнул Белявский.
— Странные вещи происходят… Что-то мне не все нравится…
— Ну да. Например, твой Олег сказал лишнее, и его не стало, поскольку это лишнее из него могли вытянуть и в Генпрокуратуре.
— Я о другом, а не о таких пустяках… У меня пока только сильное подозрение. Почему твой Дима вдруг обрушил столько негатива на Вадима и Антона? Раньше он говорил о них только хорошее, а тут как прорвало… С чего бы это, а?
— Хочешь сказать?..
— Я старый волк, Эдя, и такие вещи, как измена, чую издали. Вот и хочу спросить, тебя и себя: а не замешаны ли здесь, в этом заговоре, и наши золотые мальчики, они же «племянники», как их все зовут?
— А вот тут уже я не знаю и знать не хочу, — твердо сказал Белявский. — О своем Славике думай сам, но мой Дима ротации не подлежит.
— Пожалуй… — пробормотал Разумневич. — О Славике я скажу то же самое.
— Диму я никому не отдам, — продолжал Белявский. — Жену, любовницу — пожалуйста… Но только не его.
— Как и я своего Славика, — согласился Разумневич. — Договорились. Это не обсуждается. И еще. Ни ты, ни я не шли сюда мириться, как решил наш милейший Петр Андреевич, так?