Принцип "Земля"

Казаков Максим Георгиевич

–  Модный, - ответил Герман, медленно шагая к охраннику.
– Ловлю свежие веяния.

Когда Герман оказался на близком расстоянии от решетки, охранник отпустил руки.

–  А чё успокоился-то? Мне понравилось, как ты в прошлый раз повис зубами на прутьях, - донимал охранник.

–  А ты чего руки-то убрал? Зубов боишься? Зак!
– наступал Герман, подтверждая свою уверенность движениями бровей.
– А, Зак!
– Он очень четко и звучно произносил его имя, затягивая первый звук. Герман подошел вплотную к решетке и взялся за прутья. -

Руки свои поставь сюда. Посмотрим друг на друга. Зак! А?! Или они у тебя уже трясутся?

–  И что дальше?

Охранник оказался и тех, на кого прием "слабо?" действует сильнее, чем красная тряпка на быка. Он, не спеша, тоже взялся за решетку, расставив руки шире, каждой рукой через прут от рук Германа. Его плечи ему это позволяли. Они смотрели в глаза друг другу.

–  Что, справился со страхом? Зак!
– Герман дразнил охранника словами.

–  Чего не кусаешься?
– накалял атмосферу и охранник.

Герман напрягся, словно пытаясь поднять решетку, но бросил руки и отвернулся от Зака. Тот довольный засмеялся. Герман снова повернулся и, изображая злобу, но без резких движений, взялся левой рукой за решетку.

–  Ну, и что ты можешь сделать?
– проговорил Зак.

–  А что я хочу сделать?
– улыбнулся ему в ответ Герман.
– Как ты думаешь?

–  В твоей ситуации это имеет значение?
– усмехнулся Зак.

Герман видя, что немного ослабил бдительность и настороженность собеседника, улучил момент и долбанул охранника в палец, ту его часть, которая была по внутреннюю сторону решетки. Времени прицеляться и осторожничать не было. Необходимо было использовать единственную попытку и при этом не промазать. Поэтому Заку было больно, так как зубец, раздавив ткань, дошел до кости.

Зак не стеснялся в подборе слов. Он снова с остервенением прогремел своей дубиной по решетке. Но Герман не сводил глаз с пальца охранника.

–  Что ты смотришь? Шлань залетная!

–  Кровь-то есть? Покажи!
– теперь надменно позволял себе говорить Герман.

–  А с какого якоря ей не быть?
– огрызнулся Зак.

Герман, выяснив для себя то, что хотел, уселся в дальнем углу камеры и принялся тщательно оттирать зубец. Зак, пыхтя, надеялся дождаться ответа. Герман открутил с тупого края зубца крышку, капнул чем-то на угол рубашки, закрутил все обратно и продолжил тереть. Наконец, он выдавил.

–  Рад за тебя!
– спокойными глазами Герман посмотрел в глаза Зака.

Заку пришлось удалиться, хотя он и постарался это сделать с достоинством.

Вернувшись к себе, его больше беспокоила не боль, а предмет, которым воспользовался Герман: что это было, в чем оно было, почему его не изъяли при обыске, чего теперь бояться, нужно ли что-нибудь предпринять? С утиханием боли улеглись и опасения, но теперь не давал покоя другой вопрос "зачем?"

Зак, конечно же, был много наслышан о методе Джоски Кардаша, но задержанные такого никогда еще не делали.

На следующем обходе Зак громыхая по решетке, покосился на

Германа. Тот в свою очередь выделил Заку не более почтительный взгляд с легкой ухмылкой. Возвращаясь, Зак остановился у Германа и тихо спросил:

–  Зачем ты это сделал?

–  Не был уверен, кто ты.

–  Какая тебе разница?

–  С людьми всегда можно было договориться.

–  Ты сам-то...?

–  Хм, - с улыбкой выдохнул Герман.
– А тебе какая разница?

Зак не нашелся сразу, что ответить и задумался.

Герман понял, что момент подходящий, и другого, возможно, не будет.

–  Послушай, - энергично зашептал он, подскочив с места и подбежав к Заку, так что Зак даже отпрянул от решетки.
– Ты же понял, что я не в бирюльки играю, и кровищу пускаю не от дешевого любопытства. Тебя самого не достали они? Не тошнит, оттого, что они везде? И то, что ты здесь оказался человеком, не означает, что остальные здесь люди.
– Герман подкрепил свою уверенную скороговорку видом своей крови.
– Мне нужно отсюда выбраться. Если я и такие как я будем торчать здесь, и даже такие как ты, хоть и не за решеткой, мы никогда не сможем от них избавиться. Ты понимаешь? Время против нас. Их становится только больше. Настанет момент, когда мы даже все вместе окажемся слабее.

***

Герман догнал Лейлу и накинул на ее шею удавку. Но Лейле удалось развернуться к Герману лицом, отчего и удавка немного ослабла. Она смогла даже что-то просипеть, глядя ему прямо в глаза.

–  Герман, ты не можешь этого сделать. Ведь мы тогда сорвем задание. Ты ведь человек!

Герман молчал, уверенно держа в руке шнур. На его лице не дрогнул ни один мускул, но на лбу выступила испарина. На жалостливые и непонимающие происходящего глаза Лейлы навернулись слезы. Она, выдавливая из легких последние капли воздуха, едва слышно продолжала умолять.

–  Ты не можешь. Как ты можешь?

Слеза скользнула по щеке, за ней вторая. Герман снова вспомнил весну, окно, стекающие по стеклу ручейки, прямо как слеза по щеке Лейлы, пробивающиеся сквозь облака лучи Солнца, голос матери "Геруш, если б мы были у себя дома...", букетик примулы, снова мамин голос "Поздравляем и вас", улыбку девочки и необычное, но красивое, имя.

"Как же ее имя?" - остановилась мысль.

Его руки невольно ослабили хватку, но голова Лейлы уже начала опускаться на бок. Следы от нескольких слезинок теперь стали наклонными, а новые упали вниз, но уже не вдоль побледневшей щеки.

Может, еще и можно было бы отпустить совсем петлю и вернуть Лейлу, но косые следы слез вызвали в памяти другие воспоминания: поезд, дождь, струйки воды бегут поперек стекла, снова желтые с прочернью лучи, вновь ласковые слова матери, нежное прикосновение ее руки к его волосам, цветы, улыбка с челкой на глазах, и имя... Эвелина.

"Да ее звали Эвелина!" - вспомнил Герман и не смог удержать на руках полностью ослабшее тело Лейлы.

Но он не смог обратить на это внимание.