Принцип "Земля"

Казаков Максим Георгиевич

Его мысли накладывались одна на другую: "Поезд, куда он ехал? Куда я ехал? Почему я ехал? Почему ехал я? Кто я?" "Ты ведь человек", как ответ прозвучали слова Лейлы. "Что сейчас происходит в моей мастерской? У меня есть мастерская!?" - закрепился восстановленный факт.
– ...

Зелено-белая деревянная вывеска над ней, раскачиваемая сильным ветром, вылетающий из-за угла черный гриф, которого он смог увидеть только одним глазом, едва освободившись от накрывшей его...

"А что это вообще было?" - возникла и растаяла неясность.

Он не

смог вспомнить. Потом снова поезд. Встреча. Поезд. Другая... Задание. Против них. Наивысшая степень... И что он сейчас сделал?

Герман стоял в оцепенении, руки внезапно задрожали, клещи жестокости отпустили, в висках словно прорвало дамбу, разум оценивал происходящее. Часть мыслей были, как наблюдение со стороны, часть были от первого лица, своего лица.

"Ты ведь человек" - било в голове.

"Я ведь человек!
– отвечалось там же.
– Против них...
– Он посмотрел вниз и увидел Лейлу, сразу вспомнил искаженные лица Дины и Ллеу.
– Это не против Лейлы! Восемь! Теперь уже минус..., минус три".

Кровь снова хлынула к голове, отразившись на некоторое время в глазах белой пеленой ужаса от совершенной ошибки.

"Не может быть, чтобы все было кончено" - пробивалась через плотный туман оцепенения надежда.

Логическая цепочка уже начинала разворачиваться от фактов к необходимому при сложившихся обстоятельствах.

"Дина, ей в Вааль через неделю, потом далеко ехать не нужно. У нее Европа. Ллеу, ему в конце августа, мне в начале сентября. Ллеу в Австралию. Лейла свой трансфонатор уже получила, поэтому и не смогла с ним от меня убежать.
– Он нашел ее конверт с заданием.
– Тоже не уничтожен!
– Он даже улыбнулся этому факту.
– Как конверты с пин-кодом у любителей старомодных банковских карт. Хранятся даже после истечения срока действия карты. Ладно, - вернулся Герман к главному.
– Лейла должна была попасть в Южную Америку.

А дату мы выбрали первое января. Осталось четыре месяца и четыре трансфонатора, которые мы, включая меня, должны были установить. Три из них теперь включать некому.

Допустим, включить его можно не обязательно рукой человека, я без труда придумаю, как это сделать. Самое сложное, значит, найти безопасное место, где его можно разместить, чтобы его не обнаружили".

***

–  Чего окно буравишь?
– подбежала Милена.
– Давай, выходи из тыла. Всегда на передовой, а как праздник, так отсиживаешься где-то в грустных пещерах.

–  Ты знаешь, - повернулся к ней Глеб.
– Я в последнее время все больше замечаю, что в этот день мне не хватает тех, с кем мы отмечали Новый год в детстве. Пелы, Эви, родителей, тети Ви, ну, их ты не знаешь... Пять лет, с момента, как провели канал, мы хотя бы в штабах на прямой связи были в это время, а последние годы в штабе только по необходимости...
– Глеб немного задумался.
– С Акимом хотя бы по прежнему вместе.

Милена помахала ему рукой перед глазами.

– Алё! С Новым годом! Ты где?

–  Да, вот, вспомнил тетю Ви и вспомнил

сразу дядю Авдея. Представляешь, исчез человек, а мы ведь так и не знаем, что с ним произошло! Абсолютно никакого даже глупого объяснения. Хотя нет. Одно глупое было у моего отца. Но это, если не бред, то, как минимум, не доказано.

–  Да, я слышала, кажется, эту историю, - припомнила с трудом Милена и тоже изменилась в лице, глядя на Глеба.

–  Он был лучшим другом отца, - Глеб снова немного задумался, теперь над словом "друг".
– Отец говорил, что вообще это слово может связать только с двумя людьми. Представляешь, - медленно вслух думал он, - сколько смысла он вкладывал в это слово? И что для него означало потерять друга?

Милена прищурилась, глядя в глаза Глебу, потом приблизилась к его лицу, дунула слегка в бровь.

–  Мм... Все понятно, - констатировала она.

–  Что тебе стало понятно?

–  Да, я подумала, тебе снегом что ли через стекло брови присыпало, или ты прислонился к стеклу и намерзло?
– она вздохнула.

–  А оказалось что?
– удивился Глеб.

– Нет. Это не снег. Это она самая! Ты, как твой отец, поседел быстро, буквально за три года.

–  Угу, так же сразу же после полтинника, - согласился Глеб.
– Мать все время говорила: "Порода!".

Но все-таки Милене удалось вытащить из себя Глеба, они прошли в большую комнату, где находились все остальные, где традиционно играла музыка и надрывался напрасно телевизор, горели свечи и был включен свет, где кричали дети и тостовали взрослые, где закусывали и запивали резвящими напитками съеденное.

–  По-твоему это настолько разные вещи?
– ни в какую не унимался Захар.

–  Конечно разные! Я бы сказал принципиально разные!
– настаивал Тим.

–  Давай тогда обосновывай.

–  Вот, я тебя вовремя вызволила, - обрадовалась Милена услышанному, когда они с Глебом подошли к спорщикам.
– Тут сейчас будут что-то обосновывать, ты такие темы любишь.

–  Ага, давайте, давайте, подключайтесь. Сейчас мы еще и ваши соображения заслушаем!
– поддержал Захар.

–  Легко! Например, родине я обязан, а государству нет. Принципиальная разница? Как считаешь?
– пояснил Тим свою позицию.

–  Это ты считаешь, что не обязан государству!
– парировал Захар.

–  Если государство считает иначе, то ему от этого не сытнее! Вот если бы оно хотело, чтобы я считал иначе...!

Захар переосмыслил эти слова и продолжил:

–  Ты говоришь об этом, как будто это не связанные вещи, но это просто две стороны одной медали.

–  Ничего подобного! Родина - это люди, которые тебя родили, с которыми ты рос, которые тебя учили, а государство - это машина, которая тебя использует, просто потому, что ты ее часть, которая в случае необходимости просто выплюнет тебя, прожевав. Или еще лучше даже не дожевав. Которая вот так вот тупо улыбается тебе с экрана, - Тим указал на замеченную краем глаза девицу, застывшую в улыбке на телеэкране.