Припятский синдром

Сирота Любовь Макаровна

— Он так полюбил Дениса!.. Видишь, узнает, — радуется она.

— Что с ним?.. — сдавленно спрашивает Ирина.

— Рак крови…

Вечером молчаливая, удрученная недавней встречей с Валей и Миколкой, Ирина с соседкой медленно подходит к актовому залу, где уже давно идет концерт, слышится задорная украинская песня «Маруся». Соседка, потрясенная ее рассказом, тоже молчит.

— Такой славный малыш, — вздыхает Ирина, открывая дверь в зал, заполненный зрителями в больничных халатах, благодарно слушающими прекрасное исполнение артистов Броварского народного хора.

Артисты в ярких красочных костюмах, но лица их бледны. Они заканчивают петь веселую песню, а грустные, сострадательные глаза их устремлены в зал — к жертвам и героям Чернобыля. На краю сцены стоит журнальный

столик с цветами, за которым сидят четыре писателя.

Женщины устраиваются на незанятых местах в первом ряду, и опять рядышком с Александром Васильевичем.

Борис Павлович, сразу заметивший Ирину, шепнул что-то Михаилу, тот спускается в зал, и, сев рядом с нею, шепчет:

— Ирынонько, ты ще выступаешь?.. Чи нэ до того тоби тэпэр?!.

— Ну, почему... Для своих иногда пою...

— Можешь выступыты зараз? — спрашивает Михаил.

Она оглянулась и, увидев в зале главврача и начмеда, кивнула.

— Но нужна гитара, — шепчет она.

— На сцене есть, — вмешался все время внимательно слушавший их Александр Васильевич.

Михаил возвращается на сцену. Песня допета. Борис Павлович, подойдя к микрофону, обращается к зрителям:

— Я прочытаю вам вирш мого товариша Виктора Грабовського:

Друже, спинися! Не так, як спиняються води холодні. Не так, як стинається птах в піднебессі чи камінь в безодні. Спинись у нікчемному стресі. Спинися сьогодні — безмовним осягненням суті озонної віддайся їй келихом серця! В малій чи великій зоні ми, а душу не зраджуй, не сердься! Коли кожна віточка марить коханням у вічній молитві до Сонця, нехай не притлумить ясного чекання ні зрада, ні стронцій. Спинися й помовч, аби всяка пташина і навіть росинка болю відбились в зіницях вселюдського Сина Любов'ю. Лиш тільки у чистім суцвітті мовчання, що ляже Йому до ніг, пізнаєш вогнисте крило прощання і певність, що ти переміг самого себе у двобої одвічнім, що нищить і животворить, аби не лежати бездомним камінчиком бодай ще хоч мить.

После аплодисментов, он говорит:

— Мы прывэзлы вам украйинську писню, щыре поэтычнэ слово, щоб зигриты ваши зболили души!.. Адже ваша бида — цэ й наша бида. И тому мы тут... Та оце зараз мы побачылы у зали нашу сэстру, поэта и барда, вашу зэмлячку з Прыпьяти — Ирыну й хочэмо надаты йий слово. Просимо, Ирыночко!..

Ирина в длинном халате поднимается на сцену, Миша дает ей гитару. Настраивая ее, Ирина говорит в микрофон:

— Борис Павлович сказал вам чистую правду. Действительно, в этой душной атмосфере замалчивания наших бед первыми услышали наш горький зов, первыми откликнулись на него украинские писатели. Низкий поклон им за это!.. Но поскольку я — человек из зала, то буду говорить о проблемах этого зала... Все помнят, как почти два года назад на майской международной конференции по Чернобылю, проходившей в Киеве, представители медицинского ведомства уверяли мир, что они не зарегистрировали ни одного случая смертности, связанного с аварией на ЧАЭС… Но у нас с вами — у каждого! — есть другая статистика… Как хотелось тогда спросить этих чиновников от медицины — кто им мешает регистрировать такие случаи?!. И вот, после очередной смерти в нашем доме была написана такая песня:

ВАСИЛИЮ ДЕОМИДОВИЧУ ДУБОДЕЛУ, умершему от лейкоза в августе 1988 года, и всем

былым и будущим жертвам ЧЕРНОБЫЛЯ…

Не регистрировали нас и нашу смерть с авариею связывать не стали, — не плавилась от слез оркестров медь, процессии венки не возлагали… Списали нас на беспризорный стресс, на подлые врожденные недуги… А мы — расплата за лихой прогресс, всего лишь — жертвы чьих-то сытых буден.

Ирина поет страстно, с болью. Зал оцепенел. Главврач заерзал в кресле. Начмед поднялся и стал нервно вышагивать в проходе. Ирина поет:

Нам не обидно было б умирать, когда бы знать, что наша смерть поможет «ошибок роковых» не повторять и «действий безответственных» не множить! Но среди тысяч «компетентных» лиц, считающих в процентах наши «души», душа и честь давно перевелись, и потому отчаянье так душит. Списали нас. Стараются списать во святость лжи больные наши были… Но нас ничто не вынудит молчать! И даже после смерти из могилы мы будем к вашей Совести взывать, чтоб Землю в саркофаг не превратили!..

Закончив петь, Ирина поклонилась и передала гитару Михаилу, который взволнованно целует ей руку и помогает спуститься со сцены. Зрители, после секундной паузы, дружно аплодируют, а Миша уже обращается к ним:

— Мы вдячни Ирыни за чудовый выступ!.. А на завэршення я прыбэриг для вас прыемну информацию...

Вдруг одна из певиц хора падает без чувств. На сцену спешат врачи, оказывают помощь. Зал молча, напряженно ждет. Через минуту певицу выводят, и женщина-врач говорит Михаилу:

— Все в порядке! Можете продолжать!..

— Да... — вздыхает Миша. — И всэ ж я закинчу... Сьогодни, колы нас водылы по вашому центру, мы побачылы його сучасни корпусы й свитли палаты, та ваших гарных ликарив, — он делает акцент на слове «гарних», чтобы была понятна его горькая ирония. — Воны нам сказалы, що уси вы тут здорови!.. — По залу прокатился шум. — Тому мы бажаемо вам якнайшвыдшого повэрнэння додому та всього найкращого!..

— А зараз, якщо у вас е запытання до нас, будь ласка, запытуйтэ, — обращается к залу Борис Павлович.

Зал воспринял этот вызов на откровенный разговор и взорвался. Первой соскочила с места сердитая брюнетка средних лет:

— Врачи вам сказали, что мы все здоровы!.. Я работаю инженером в химцехе ЧАЭС… Сейчас имею целый букет «старческих» заболеваний... Год назад умер мой муж, — голос ее дрогнул, — тоже работник станции… Дети больны!.. А нам ведь никому не связывают наши заболевания с аварией… Почему?!. — грозно вопрошает она.

— Товарищи! — встал перед залом, пытаясь его усмирить, сухонький главврач. — Товарищи!.. Такие вопросы адресуйте не писателям, а нам!.. Я и начмед принимаем по вторникам и четвергам всех желающих… Пожалуйста, приходите, и будем решать ваши вопросы!..

Но голос его тонет в нарастающей шуме зала. Тогда поднимается взбешенный начмед.

— Прекратить! — гаркнул он. — Немедленно прекратите этот базар и расходитесь по палатам!..

— А ты кто такой, чтобы нам приказывать?! — несется из зала.

Главврач пытается разрядить взрывоопасную ситуацию.

— Спокойно, Виктор Иванович!.. — обращается он к начмеду, а затем к залу. — Товарищи дорогие!.. Давайте отпустим гостей!.. Останемся и сами все обсудим!..

Зал недовольно взревел.