Природа 1917 №11-12 (журнал "Природа")
Шрифт:
— Это необходимость, — перебил я твердо. — Выше любых приличий. Выше любых твоих… или моих… желаний. Торжеств не будет. Никаких балов, никаких приемов. Только венчание. Здесь, в придворной церкви.
— Но… нас не обвенчают! — Агата зарыдала сильнее. — Ты не понимаешь! Патриарх Платон… он… он назвал меня блудодейкой! Он… он не согласится!
Я встал, отпустив ее руки. Прошелся по комнате. Да, это проблема. Но решаемая.
— С Платоном я договорюсь, — сказал я, останавливаясь у окна и глядя на падающий снег. — Не волнуйся о нем. Лично будет венчать.
Я повернулся к ней. Агата сидела, съежившись в кресле, вся ее фигура выражала горе и отчаяние. Она была молода, беременна, потеряла подругу… А
— Прости, Агата, — сказал я, смягчив голос насколько мог. — Прости за то, что так вышло. За Августу. За… за то, что я ставлю тебя в такое положение.
Я ждал. Она плакала, всхлипывала. Закрыла лицо руками. Я не давил. Просто стоял, смотрел на снег за окном и ждал. Чувствовал, как секунды тянутся, как каждая капля слез Агаты падает мне на сердце. Но отступить не мог.
Наконец, она опустила руки. Глаза ее были красными, полными слез, но в них уже не было прежней растерянности. Только горечь и… смирение? Она посмотрела на меня долгим, пронзительным взглядом.
— Ты… ты прав, — прошептала она, голос ее был слаб. — Страна и… династия… пусть даже не настоящая… Это все важнее. Я… я согласна.
Она кивнула. Один, слабый кивок. И в этот момент тяжелый камень, что лежал у меня на душе, чуть-чуть сдвинулся.
— Благодарю тебя, Агата, — сказал я, и в этих словах была, наверное, не только благодарность, но и облегчение. — Сейчас я распоряжусь. Отдыхай. Набирайся сил.
Я вышел из комнаты. Перфильев и министры тут же шагнули ко мне. Я видел их вопрошающие взгляды.
— Афанасий Петрович, — обратился я к канцлеру — Готовьте венчание. Завтра, до полудня. В придворной церкви. Объявите всем — княжна Агата Львовна Курагина станет императрицей. Готовьте все необходимое. И… и к полудню подготовьтесь сами к ее коронации. Не пышно. Но официально. Собрать всех министров, всех наличных генералов, представителей Патриархии, высших чиновников. Все должно быть сделано по букве закона. Понятно?
Перфильев и министры замерли на мгновение, пораженные стремительностью и масштабом приказа. Но потом закивали.
— Слушаемся, Ваше Императорское Величество! Будет исполнено!
Я оставил их шокированных, кликнул охране.
— Запрягайте!
Теперь, когда главный вопрос решен, я мог позволить себе… кое-что другое.
Лавра. Место последнего упокоения царевн. Мне сказали, что Августу похоронили там. Пора было отдать последнюю дань той, кого я любил и кто любил меня.
* * *
Во время моего бешеного броска через пол Европы, у меня нашлось время о многом подумать, выстроить мысли в некую систему, расставить приоритеты, наметить последовательность действий — я специально себя заставлял, чтобы не изводиться мыслями об Августе. Мой, считай, приказ Агате готовиться к свадьбе — не спонтанное решение, не душевный порыв, а элемент стратегии, за которым последует большое путешествие по стране, как только она родит и у меня появится наследник или наследница.
Государственная необходимость — это не умозрительная идея, это вполне осязаемое ограничение, возлагаемое на себя монархом добровольно, в силу одного лишь статуса. Власть со всеми ее атрибутами скрепляет империю точно также же, как и важные имперские ритуалы, над которыми мне еще работать и работать. Мало венчания на царство, мало принятия Земским собором, парламентами, риксдагами, лансдагами и прочими представительными органами законов империи, мало провозглашения конституционной монрахии — нужны, например, грамотные процедуры единения монарха со своим народом. Я, надеясь на своих генералов, планировал использовать появившееся время для поездок по стране, чтобы люди увидели своего царя, могли к нему прикоснуться, пожаловаться, похвалиться,
Отличный повод — отпраздновать в городах победы русского оружия. Для чего? Не только из желания показать себя людям как живой символ, но и подарить им надежду — вот какую цель я ставил перед собой, вот для чего мне нужен наследник. Чтобы люди верили и знали: есть кому продолжить мое служение, не прервется с моей смертью выбранный курс державного корабля. Именно это я и пытался донести до своей невесты.
Для моего путешествия, для мира внутри страны в целом очень важна лояльность духовенства. Задуманная мною женитьба на беременной княжне и проблема легитимации ребенка, которого она носит, как законного наследника не выходили у меня из головы. Вдруг церковь будет против? Ответ, решение мне мог дать только патриарх Платон, и я попросил передать ему, что жду рано утром в Зимнем.
Прибыл, как рассвело. Наверняка уже знал, о чем пойдет разговор — в Петербурге слухи разносятся быстро. Его провели в мой кабинет.
— Исповедуйте меня, Ваше святейшество, — с такой необычной просьбы начал я нашу встречу.
Если он и удивился, то виду не подал: принять исповедь может любой священник, патриарх не исключение. Он лишь поинтересовался, постился ли я накануне, накрыл мою голову епитрахилью и приготовился слушать.
Я честно и без малейшей утайки поведал о своих отношениях с двумя девушками, про то, как власть кружит голову и пробуждает плотские желания, про ту боль и раскаяние, которые вызвала у меня смерть Августа — чувствовал себя виноватым, и в целом, и в том, что меня не было рядом, когда она умерла. О своих сомнениях и страхах в связи с беременностью Агаты, о моем плане получить наследника, о том, как державная нужда побеждает мои и агатины хотелки, чувства, мечты, что лишаю девушку праздника, о котором всякая мечтает… фата, свадебное платье, подарки, поздравления, зависть подружек…
Он слушал меня молча, не задавая уточняющих вопросов. Когда я закончил, Платон перечислил мои упущения, поблагодарил Господа за милость, воздал хвалу Ему и святым. Он сохранял спокойствие, не спешил с продолжением. Я заметил, что Патриаршество дается ему нелегко, в глазах поселилась вечная усталость.
— Грехов, Петр, у тебя много, всех ты не назвал, а потому правильно не попросил причастия, — твердо молвил он. — Но вижу, что душою желаешь исцелиться и постель свою от скверны очистить, покончить с нечистотой, с прелюбодеянием. Это похвально. Как твой пастырь, не могу не приветствовать. То, что невеста непраздна, то, конечно, грех, но искупаемый. Пришлешь ее ко мне, исповедую. Русская княжна захудалого рода! Давненько мы такой царицы не видели — это мне по сердцу. Есть ли препятствия к вашему браку, не замечен ли ты в многоженстве?
Я понимал, на что намекает патриарх. Конечно, не на мусульманскую традицию, а на слухи о семье Пугачева, на его жену. Но я не он, не Емельян, и потому виноватым себя не считал, и ответил твердо «нет». О семье заботятся, за ней присматривают, охраняют в Оренбурге, злого против них я не умышлял, деньгами не обижал, но и не баловал. Тихая спокойная мещанская жизнь в скромном достатке. По сообщениям Творогова, дурного от этих людей ждать не нужно.
Патриарх принял мой ответ и дальше эту тему развивать не стал.