Приручить Сатану
Шрифт:
— Что-то Мэри давно нет, — нарушил молчание Кристиан, неотрывно следя за плывущим в сторону моря большим пушистым облаком, своим рельефом напоминающим горы под собой. В этот самый момент, когда все вдруг зашевелились, вспомнив об ушедшей лошади, вдалеке послышался приглушённый хвоей топот копыт и тихое конское ржание.
— Там человеку плохо, — первым делом сказала Мэри, когда остановилась рядом с деревянной беседкой. — Кажется, солнечный удар.
Все сразу поднялись из-за стола. Кристиан немного задержался, перекидывая гитару за спину, как сумку, но вскоре догнал
— Турист? Местный? — спросила Надя, еле поспевая за лошадью.
— Пациент.
— Наш? — удивилась Дуня, которой из-за своего роста приходилось почти бежать.
— Да, из больницы Николая Чудотворца.
— Уж не Филипп ли? — усмехнулась Надя, зная любовь своего подопечного бродить в окрестностях гор.
— Вполне возможно. Сказал, что любит лошадей.
— Значит, точно Филипп.
***
Писатель лежал лицом кверху, смотрел сквозь сосновые ветви в быстро темнеющее небо над собой и осознавал всю катастрофичность ситуации. Иногда ему казалось, что ему становилось лучше, и тогда он пробовал подняться, но в тот же момент новый приступ тошноты подкатывал к горлу, а земля начинала раскачиваться, будто он стоял на палубе корабля в сильнейший шторм. Он не знал, когда ускакала Мэри — наверное, в любой другой раз он сказал бы, что не прошло и пятнадцати минут, однако тогда ему казалось, что прошла целая вечность, пока он с облегчением не услышал чьи-то голоса.
— Филипп? Я так и думала, — сказал знакомый женский голос ещё издали. Писатель узнал в нём главврача больницы Надежду Археявскую и по совместительству своего лечащего доктора. — Далеко ты забрёл, дружок.
— Простите, — прошелестел он одними губами. Над ним появилось знакомое лицо со светлым каре и серёжкой-кольцом в левом ухе. — Вы знаете, тут так хорошо… Горы…
— Вдохновение сразу приходит, да? — подмигнула ему Надя, подзывая остальных. Рядом с Филиппом остановилось ещё шесть человек и лошадь по кличке Мэри.
— Да… Да, Вы абсолютно правы.
— Как ты умудрился напечь голову, Фил? — спросил Писателя Николай, опускаясь рядом с ним на корточки. Гавриил приложил одну руку тыльной стороной ладони к его лбу, а вторую — к своему, некоторое время держал так, а затем, недовольно покачав головой, поднялся на ноги.
— Разморило, — прошелестел в ответ Филипп, откидывая со лба упавшую на глаза прядь волос. — Заснул на солнце.
Михаил цокнул языком.
— Нельзя, нельзя. Это может плохо кончиться. А если бы нас не было рядом?
— Думаю, уж как-нибудь дополз бы, — усмехнулся Филипп, пугливо осматривая всех присутствующих. Вот стоят Надя и Дуня, врачи из психиатрической больницы, за десятилетия ставшие семьёй; рядом с ними, как отражения друг друга, стоят близнецы — Писатель не знал их; справа от братьев стоит старый смотритель, седой грек, которого по иронии судьбы зовут Николай, а старый он лишь потому, что он уже много лет живёт на маяке и работает спасателем по ночам. Филипп знает его, потому что он не раз, купаясь рано утром, встречал его, когда он возвращался на маяк. А позади всех скромно стоит паренёк с гитарой за спиной и ласково гладит по
— Давай-ка, друг, соберись с силами, — сказал Николай, опускаясь рядом с Филиппом на корточки. — Сейчас мы посадим тебя на лошадь, только ты уж держись крепче и смотри, не упади.
Кристиан подвёл Мэри к Писателю, и та медленно легла совсем близко к нему, чтобы юноше было удобнее на неё забраться. Филипп приподнялся на локтях, и в этот момент Михаил подтолкнул его в спину; с другой стороны его подтянул Гавриил, и вот уже Филипп лежал пластом на спине лошади, уткнувшись носом ей в гриву. Мэри осторожно поднялась, и ноги Писателя безвольно скатились по её круглым бокам, зато руки, чувствуя под собой опору, тут же крепко обняли толстую лошадиную шею.
— Вот, правильно, держись, — улыбнулся Кристиан. — Пойдём тихо, так что не свалишься, но, если что, тебя ещё держат близнецы.
Филипп пробормотал в ответ что-то неразборчивое.
Они медленно пошли навстречу морю. Солнце спустилось ещё ниже и теперь как будто тянулось своей яркой рукой к быстро появляющимся на небе звёздам, как тянется рукой утопающий к брошенной ему верёвке. Сосновый бор, днём на удивление тихий и сонный, вдруг ожил: в траве заскрипели цикады, зашелестели задними лапками кузнечики, и то тут, то там теперь слышалось чьё-то шуршание, словно кто-то невидимый следовал за ними попятам.
— Как Вас зовут? — пробормотал Филипп куда-то в лошадиную гриву.
— Кого именно? — с улыбкой обернулся назад Кристиан, прекрасно понимая, что вопрос адресован ему.
— Вас.
— Меня? Кристиан.
— Очень приятно. Филипп.
— Будем знакомы, — Кристиан по-доброму усмехнулся и поправил уздечку на Мэри. Становилось прохладно.
— Откуда у Вас эта лошадь?
— Я работаю на конюшне: катаю детей, учу ездить на лошадях, устраиваю конные прогулки… Всё такое.
— То есть это не Ваша? — немного разочарованно уточнил Филипп.
— Отчего же? Моя.
— Как здорово… — почти прошептал Филипп, ласково обнимая Мэри. — Вы не подумайте, я не собираюсь забирать её у Вас. Просто я так люблю лошадей… Всегда мечтал иметь свою, ну или хотя бы, как Вы, работать на конюшне.
Кристиан понимающе хмыкнул и, чуть прищурившись, посмотрел куда-то вдаль.
— Прекрасно Вас понимаю, ведь я сам обожаю лошадей. Когда я встретил Мэри, у меня даже не было сомнений, оставлять или не оставлять её себе. Она ведь «найдёныш», почти что мустанг… Но не мустанг. Мэри очень добрая, нежная и ласковая — одним словом, замечательная лошадь.
— Да… — кивнул Филипп и широко зевнул. — Замечательная лошадь…
Ему уже очень хотелось спать, но он всеми силами боролся со сном: когда ещё у него будет шанс покататься на лошади? Однако размеренный стук копыт, монотонная мелодия разговора по обе стороны процессии и пьянящий запах сосновой древесины действовали усыпляюще, и противиться Морфею было всё сложнее. Вдруг Кристиан, передав поводья Николаю, перевернул гитару и, видимо, решив немного оживить компанию, положил пальцы на струны. Все сразу замолкли и с лёгкой улыбкой на губах стали ждать песни.