Пришедший из Безмолвия
Шрифт:
– Тогда почему же у тебя на ресницах слезинки? – спросил он.
– Мне страшно за тебя, за себя, за нас.
– Оттого что я не могу вспомнить прошлое?
– Нет. Оттого что ты можешь его вспомнить. Он резко втянул в себя воздух.
– Почему? Что в этом может быть плохого?
Тааур нагнулся так, что его губы почти касались губ Лайрэ. Когда она попробовала отстраниться, его рука крепче сжала ее подбородок, а другая скользнула ей за спину.
– Всего один поцелуй. Большего я не прошу. Подари
Тело Лайрэ напряглось, но ей не под силу было сопротивляться искушению его страсти и ее собственной.
– Мы не должны, – прошептала она.
– Да, – тоже шепотом ответил он и улыбнулся.
– Это опасно….
– Тааур…
– Да. Вот так.
На этот раз Лайрэ не испугалась, когда почувствовала живое тепло его языка, скользнувшего к ней в рот, но поразилась его сдержанности. Она ощущала бушующую в нем страсть – словно бурное море, волны которого разбиваются о берег его воли.
Все его тело было невероятно напряжено, словно натянутая тетива. Он содрогался от желания. Но его поцелуй был лишь немногим больше, чем дуновение тепла, чем легкое касание вспыхнувшего и тут же угасшего язычка пламени.
Сама того не сознавая, Лайрэ с едва слышным, коротким стоном шире открыла губы, прося большего, чем предлагал Тааур. Огрубевшие в сражениях руки осторожно переместились, притягивая ее все ближе и ближе к средоточию пылавшего в нем огня.
– Я хочу, чтобы ты сделал это.
Его выдох превратился в стон. Его губы настойчивее прильнули к ее губам. Его чресла соединялись с её бедрами в ритме древнего извечного танца страсти, таком же древнем и таком же вечно юном, как заря нового дня.
Наконец Тааур поднял голову и с трудом перевел дыхание.
– Мое тело знает тебя, – уверенно сказал он. – Оно откликается на тебя, как ни на кого другого.
Лайрэ охватила дрожь; она боролась с двумя потоками страсти – его и своей; их желание сливалось и росло, пока не стало рекой в половодье, и берег уже обваливался у нее под ногами, и течение было готово вот-вот подхватить ее и унести.
– Сколько раз мы лежали вместе в темноте, соединенные вот так и наши тела были горячими от желания? – спросил он.
Лайрэ хотела ответить, но, ощутив руку Тааура на своей груди, растеряла все мысли.
– Сколько раз я снимал с тебя одежду, целовал твои груди, твой живот, твои… В ответ раздался лишь прерывистый стон желания.
– Сколько раз я раздвигал тебе бедра и входил в тебя?? – зарычал он.
– Тааур, – простонала она. – Мы не должны.
– Почему нет, любимая? Почему нельзя делать того, что мы раньше уже делали много раз?
– Мы не… – У нее перехватило дыхание. – Никогда.
– Всегда!! – возразил ей Тааур.
– Тааур, – прерывающимся голосом прошептала Лайрэ, – ты как
– Нет, это ты меня сжигаешь!
– Мы не должны больше… касаться друг друга.
Тааур как-то загадочно усмехнулся.
– В свое время, – согласился он. – Но сначала я потушу тот огонь, что в тебе. А ты потушишь тот, что во мне.
Охваченная дрожью Лайрэ представила себя нагой в объятиях Тааура, когда одежда не притупляет пронзительности ощущений, когда между ними нет ничего, кроме страстного жара их слившегося дыхания, и она отдает свое тело своему темному воину.
Вдруг безымянного воина ты пожелаешь всем сердцем, душою и телом.
– Нет! – внезапно крикнула она. – Это грозит нам бедой!
Сильные руки сжали ее еще крепче и не дали ей вырваться, когда она попробовала это сделать.
– Отпусти! – воскликнула она.
– Не могу и не хочу, – рассмеялся он.
– Отпусти!
Тааур заглянул в широко открытые золотистые глаза Лайрэ. То, что он в них увидел, заставило разжать руки. В тот же миг она отступила на такое расстояние, чтобы он не мог до нее дотянуться.
– Ты боишься, – сказала она, сама почти не веря этому.
– Да… – коротко ответил он.
– Римс сказал мне, что ты хочешь поехать со мной в Фиирн и посмотреть, как мои люди обучаются военному искусству, – сказал Гаррос.
– Да, – в один голос ответили Лайрэ и Тааур. Все трое стояли в перед открытой дверью. В нескольких шагах от них, за порогом, с видом кающегося грешника стоял Римс, держа под уздцы коней для Лайрэ и Тааура. Одна из них ударила копытом о землю и фыркнула, раздраженная струйкой дождевой воды, сбегавшей у нее по ноге – небо сочилось моросящим дождем.
Гаррос искоса бросил взгляд на Тааура, потом повернулся к Лайрэ.
– Раньше тебе никогда не хотелось смотреть на учения, – мягко заметил он.
– Как и Таауру, мне тоже надоело сидеть в усадьбе как репа в грядке, – натянуто ответила Лайрэ. – Осенние дожди нагоняют тоску.
Гаррос повернулся теперь к Таауру. Тот попробовал улыбнуться, но его улыбке недоставало как веселья, так и непринужденности.
– В таком случае решено, – сказал Гаррос, шагая за порог, – едем в Фиирн.
Лайрэ натянула на голову капюшон своего плаща и ступила на траву, блестевшую крупными каплями воды. Дым от горевших в очагах поленьев и торфа змеился в утреннем воздухе, пробираясь между каплями влаги, которые были слишком мелки, чтобы стать дождем, и слишком крупны для тумана.
Когда Лайрэ приблизилась, Римс сдернул покрывало с седла грациозной гнедой кобылки. Он не пытался помочь Лайрэ сесть в седло. Для этого ему нужно было бы прикоснуться к ней, но Римс знал, что никто не смел касаться Лайрэ без ее особого соизволения.