Пришедший из Безмолвия
Шрифт:
– Когда он пытается вспомнить, получается какой-то хаос. Если не отступает, то видит ослепляющий свет и чувствует резкую боль… Будто удар молнии.
Сузившиеся глаза Гарроса стали похожи на прорези боевого шлема.
– Что с тобой? – спросил он через минуту. – Раньше ты никогда не говорила так неуверенно.
– Раньше и ты никогда не привозил мне человека, найденного в беспамятстве внутри хринга, – ответила она.
– Ты жалуешься? Лайрэ вздохнула.
– Прости. Я очень мало спала с тех пор, как ты привез его. Очень трудно
– Да. Я вижу это по темным кругам у тебя под глазами.
Она слабо улыбнулась в ответ.
– Лайрэ, скажи. Друг он или враг?
Это был как раз тот прямой вопрос, которого она все время боялась.
– Друг, – прошептала она. Потом честность побудила ее добавить: – Пока к нему не вернется память по крайней мере. Тогда он станет тем, чем был до того, как ты привез его ко мне. Либо другом, либо врагом, либо вольным наемником, еще не присягнувшим никакому лорду.
– И это все, что ты смогла узнать о нем? А ведь если память вернется к нему, он, возможно, не будет считать себя нашим другом.
– Только он сам может это сказать, – отрезала Лайрэ.
– Если память к нему вернется…
– Так может вернуться к нему память? – спросил Гаррос.
– Я не знаю.
– Тогда… хотя бы угадай, – коротко приказал он.
У Лайрэ все похолодело внутри. Ей не хотелось и думать о том, что будет, если к Таауру вернется память. Если окажется, что он и враг, а она его любит…
Это разобьет ей сердце.
Не больше ей хотелось думать и о том, что будет с Таауром, если память к нему не вернется. Он станет беспокойным, грубым, обезумевшим от оставшихся забытыми имен и неисполненных священных обетов, станет считать себя клятвопреступником.
И это разобьет ему сердце.
Лайрэ стало трудно дышать. Такого бесчестия и таких мук она и врагу не пожелает, а не то что человеку, который покорил ее одним прикосновением, одной улыбкой, одним поцелуем.
– Я… – начала она, но тут голос ей изменил.
Гаррос молча вздохнул, обдумывая услышанное. Неотвязное ощущение беспокойства пронизывало его мысли. Что-то тут было не так. Он знал это.
Он не знал лишь, что именно.
– Я не знаю, – сказала она прерывающимся голосом. – Но я вижу… Может случится столько зла! И так мало добра… И если мы ошибемся то… То смерть…
«Смерть беспощадной лавиною рухнет…»-знаю! Может, будет лучше, если я возьму незнакомца к себе, в Геортен, – задумчиво произнес Гаррос.
– Нет.
– Почему нет?
– Он носит священный ильяр. Он мой. Уверенность, прозвучавшая в голосе Лайрэ, удивила и встревожила Гарроса.
– А что если память вернется к нему? – спросил он.
– Значит, так тому и быть.
– Ты можешь оказаться в опасности.
– На все воля Небес и Подземелья.
– Тебя не понять, – сказал он наконец. – Я пришлю за ним дружинника, как только мы возвратимся с охоты.
Лайрэ непокорно вскинула голову.
– Как тебе будет
– Проклятье! Демон в тебя вселился, что ли? Я же только хочу узнать о человеке, у которого даже и имени нет.
– У него есть имя.
– А мне ты сказала, что он не помнит, как его зовут.
– Он и не помнит, – ответила Лайрэ. – Имя дала ему я.
– Как его теперь зовут?
– Тааур.
Гаррос открыл рот, потом вернул челюсть на место.
– Объясни, – потребовал он.
– Надо же было как-то его называть. «Пришедший из Безмолвия» ему подходит.
– Тааур, – повторил Гаррос ничего не выражающим тоном.
– Да.
Лайрэ прикрыла глаза и неслышно вздохнула с облегчением: Гаррос больше не заговорил о незнакомце, которого она нарекла Таауром.
– Вианна придет к тебе к ужину, – продолжал Гаррос. – И я тоже. Лайрэ вдруг обнаружила, что смотрит в холодные, топазовые глаза волка, живущего внутри у друга ее детских лет. Она вздернула подбородок и уставилась на Гарроса прищуренными глазами, взгляд которых был так же холоден, как и его.
– Да, господин.
Ухмылка Гарроса сверкнула над темно – рыжими усами.
– У тебя еще осталась копченая медвежатина, которую прислал мельник?
Она кивнула.
– Вот и хорошо, – сказал он. – Я буду жутко голоден.
– Ты всегда голоден, – улыбнулась Лайрэ.
Смеясь, Гаррос заставил сокола пересесть к нему на запястье, чуть тронул шпорами свою лошадь и поскакал в чащу.
Лайрэ смотрела ему вслед, пока он не исчез и смотреть стало не на что, кроме каменистого склона. Лайрэ наклонила голову и прислушалась, но не уловила топота копыт приближающейся лошади. В отличие от Гарроса, Вианна дождется окончания охоты, чтобы поговорить с ней.
Успокоившись, Лайрэ вошла в дом и тихонько притворила за собой дверь. Так же бесшумно она заложила проем толстым деревянным брусом. Теперь, пока она не вынет брус, никто не сможет к ней войти, разве что прорубит дверь топором.
– Тааур? – тихо окликнула Лайрэ. Ответа не было.
Страх ледяными щупальцами сжал ее внутренности. Она подбежала к кровати и отдернула занавес.
Тааур лежал на боку – тело расслаблено, глаза закрыты. Лайрэ протянула руку и коснулась его лба. От облегчения ее задержанное дыхание с шумом вырвалось из груди. Он спал глубоким, но естественным сном.
Тааур пошевелился, но не отстранился. Напротив, он потянулся к ней, к ее прикосновению. Его рука нащупала ее руку и крепко ухватилась за нее. Когда она хотела отнять руку, его пальцы сжались еще крепче. Она почувствовала, что он просыпается.
– Нет, – прошептала она, гладя свободной рукой Тааура по щеке. – Спи, Тааур. Выздоравливай.
Он опять погрузился в сон, но руки Лайрэ из своей не выпустил. Она сбросила башмачки и села на край ложа, борясь с усталостью, которую гнала от себя все эти долгие дни и ночи с того часа, как нагое тело Тааура оказалось у нее на пороге.