Приснись мне, убийца
Шрифт:
– С Олегом случилась неприятная история, – на всякий случай сказал Хургин. – Вы в курсе?
– Да.
«Значит, Богучаров действительно ему звонил».
– Олег назвал вас как человека, с которым он поддерживал товарищеские отношения. Это действительно так?
– Да, наверное.
– Он бывал у вас в гостях?
– Не очень часто.
– Вы собирались компанией или Олег приходил именно к вам?
– Как правило, в компании.
–
– Ну как вел, – замялся Артемьев. – Как обычно.
«Как обычно». Он ничем не выделялся. Был тих и неприметен. То же самое говорил о нем Богучаров».
– Олег любил спокойную обстановку?
– Да. Посидеть где-нибудь в укромном месте с книгой – больше ему ничего не надо.
– Что он любил, по-вашему, читать?
– Трудно сказать. Мне кажется – все, что угодно. Для него книги выполняли роль наркотика.
– То есть?
– Способ убежать от действительности, – пояснил Артемьев. – Он уходил в вымышленный мир и не хотел оттуда возвращаться. Так мне казалось.
– Вы, по-моему, не ошибались. Он себе даже тему диссертации такую взял – подальше от нас во времени.
– Какую же?
– Что-то связанное с латынью.
– Да, это на него похоже, – сказал Артемьев.
– Он был замкнутым человеком?
– Очень замкнутым.
– Но хоть что-нибудь о себе рассказывал?
– Почти ничего. Даже совсем ничего.
– А о своей семье?
– У него не было семьи. Он детдомовский.
– Его отец жив.
– Я знаю.
– Знаете? – всполошился Хургин. – Он вам что-нибудь о нем рассказывал?
– Нет.
– А откуда же вы знаете о его отце?
– Мы как-то в институте заполняли анкеты, и я увидел. Олег о матери написал, что она умерла в таком-то году, а об отце – «Местонахождение неизвестно». Я понял, что его отец жив. Бросил их, наверное.
«Бросил, и Козлов ничего о нем не знал. Никогда не видел, и даже его фотографии не было в семейном альбоме».
– Вы фотографировались все вместе? – спросил Хургин.
– Я не понял вопроса.
– Вы собирались компанией, вместе проводили время – и при этом фотографировались когда-нибудь?
– Конечно.
– И Олег фотографировался с вами?
– Да.
– Я смотрел альбом его фотографий, но там нет ни одного снимка, сделанного в студенческие годы.
– Он как-то равнодушно к этому относился. Никогда не брал снимки.
– Почему?
– Не знаю.
«И вообще, там нет снимков взрослого Козлова, – неожиданно вспомнил
– Олег когда-нибудь рассказывал вам что-то необычное о себе?
– Что вы имеете в виду?
– Какие-то особенно сильные переживания. События, поразившие его воображение. Или странные, неправдоподобные сны.
– Нет.
– Никогда?
– Ни разу.
– Он как-то выражал свои эмоции? Смеялся? Плакал?
– Смеялся, конечно. Но плачущим я его не видел.
– Он рассказывал вам о случае в летних лагерях?
– А что произошло?
– Их танк раздавил собаку.
– Нет, я никогда об этом от него не слышал.
«Все пережил в душе. И никто об этом не знал, кроме оказавшегося рядом в ту минуту Богучарова».
– С кем из сокурсников, кроме вас, Козлов был дружен?
– Наверное, ни с кем.
– А если подумать?
– Разве что Славик Богучаров.
Круг замкнулся. Здесь мертвое пространство, и ничего нового уже не узнать. Артемьев и Богучаров – и больше никто. И родственников нет. Хотя вот отец. Козлов говорит, что ничего о нем не знает. А знает ли о существовании сына отец?
Глава 31
– Как ваш сын? – поинтересовался Хургин.
– Пока ничего. Но я в постоянном напряжении. Все время кажется, что еще немного – и начнется снова.
– Что начнется?
– Припадок.
Большаков выглядел совершенно измученным.
– После всего вам придется взять отпуск, – сказал Хургин.
– После всего – это когда?
– Когда закроется дело Козлова.
Большаков поморщился.
– С трудом продвигаетесь? – спросил понимающе Хургин.
– Хвастаться пока нечем.
– Но деятельность вы развили бурную. Я везде оказываюсь после вас. Отстаю на шаг, – произнес Хургин то ли с завистью, то ли с иронией.
– Вы нас преследуете?
– Фигурально выражаясь. Когда прихожу побеседовать с интересующим меня человеком, всегда оказывается, что ваши люди у него уже побывали. Так произошло с профессором Вольским, с Богучаровым.
Большаков невесело улыбнулся.
– Зачем вам это нужно? – поинтересовался он.
– Я любопытный по натуре. Во мне умер исследователь, как я думал, но выяснилось, что ошибся. Исследователь жив, только до поры прятался где-то во мне.
Большаков не принял такого легкомысленного ответа.