Притяжение

Ann Lee

Тишина, что образовалась, после того, как ушёл Вик, была просто материальной. Как не банально звучит, но можно было брать нож и резать.

Я молчала, придавленная виной, не зная как оправдаться. А Руслан…

Он просто молчал, смотрел из под бровей. Уже не так страшно, но всё же тяжело, обличительно. Хотелось плакать. Или упасть в обморок, чтобы, наконец, уйти от этой реальности.

Что на меня нашло?

Я пыталась анализировать, вернуться в тот момент, когда Вик, проявил активность, понять, почему не оттолкнула его. И

ведь не было никакого наваждения, мне просто стало, реально жаль его. Мне захотелось его утешить. Потому что, он не чужой мне человек, и между нами очень много всего. И если этот поцелуй был нужен ему, чтобы успокоиться, примириться, то это малая толика, того, что я могла ему дать.

Но как это объяснить Руслану? Навряд ли он поймет меня.

— Руслан… — я всё же решилась разорвать это тягостное молчание.

Он встрепенулся от звука моего голоса, словно до этого был в оцепенение. Глаза его вспыхнули, на скулах заиграли желваки, кулаки сжались. Карие глаза впились в моё лицо, пронизывая таким презрением, что вымолвить следующее слово у меня, при всём желании не получалось.

Я открыла беззвучно рот и закрыла.

А он склонил голову набок, точно примеряясь, как удобнее кинуться и отхватить кусок плоти. И мне стало страшно. Реально, страшно, что он сейчас кинется, несмотря ни на что, и придушит меня.

Наверное, что-то такое мелькнуло в моём взгляде, потому что он невесело усмехнулся, и повёл плечами, разминая тело.

— Считаешь, что могу навредить тебе? — его голос звучал глухо.

— Что? Нет! Нет! — я встрепенулась, и скинула с себя это наваждение.

Встала, решив подойти и показать ему, что не боюсь его.

Вот только рядом с ним мне не стало спокойнее, потому что я действительно боялась, действительно чувствовала вину, и я действительно не понимала, как он отреагирует. Он не то чтобы скрывал свои эмоции. Он просто их контролировал, и поэтому мне были не понятны его дальнейшие действия. И я вроде научилась его понимать, но вот только не сейчас.

Вижу что злиться, что уязвлён. Но чем грозит это мне?

— Врёшь. Вижу, что боишься, — он склонился надо мной. — Считаешь, как и он, что, такой как я, может… что, царица? Думаешь, убью тебя? Бить буду? Мучить?

— Руслан, да что ты… Я ничего такого… Я просто…

— Живёшь со мной. Замуж согласилась выйти. Ребёнка родить. А сама боишься!

— Я не боюсь. Не боюсь! — я кинулась к нему, и обняла за талию и прижалась. Уткнулась носом в твёрдую грудь, и с какой-то саднящей болью в сердце, втянула родной аромат.

— Я виновата! Прости меня, прости, — зашептала, утыкаясь лбом в грудь, не поднимая глаз, на которые тут же навернулись слёзы. — Я не хочу тебя потерять…

Слова, давались и легко, и в то же время я понимала, что говорю что-то не то. Не то, что он хотел бы услышать, потому что Руслан, не расслаблялся, не отвечал и не делал попытки обнять меня в ответ. Лишь только его сердце, гулко бьющееся в груди, убыстрило

ход. Только оно не смогло справиться с контролем. Только оно показывало, насколько он взволнован.

Я несмело подняла лицо, и мой взгляд упёрся в гордо вскинутый подбородок, заросший тёмной бородой. В хищно разлетающиеся крылья носа, и совершенно безучастные глаза. Руки его так и остались лежать по швам, ни намёка на ответное движение. В открытом вороте рубашки, на шее, билась жилка, вторя ударам сердца. Мне кажется, я даже тепло его перестала чувствовать, так застыла от его безучастия.

Руки я разжала сама, а он тут же отступил, и не глядя, вышел, и в отличие от Вика, тихо притворив за собой дверь.

37

С затаенной надеждой, возвращалась вечером домой. Надеялась, что он остынет и вернётся, и мы всё же поговорим.

Но дом был пуст.

Тот дом, который стал для меня сперва тюрьмой, а теперь надежным пристанищем, где жила наша любовь.

А сейчас…

А сейчас я не знала, что будет дальше с этим домом. Со мной.

Потому что его хозяина не было здесь. И надежды, что он появиться тоже. И поэтому эта современная и красивая махина, сейчас мне казалась просто грудой безжизненных камней.

Я набирала его номер раз, за разом, ходя кругами по гостиной, и натыкаясь на картину с маяком. И мне казалось, что море на ней взбесилось. Бурлило и билось огромными волнами. Обрушивалось на маяк, раз за разом, проверяя его на прочность, и не отступая. А маяк стоял, и как только откатывал очередной вал, появлялся свет, указывая путникам, дорогу.

Механический голос в трубке, раз разом твердил мне, что абонент не доступен. Что при всём моём упорстве он не возьмёт и не ответит, потому что он не хочет, ни говорить, ни того чтобы знали где он находиться. Поэтому, я поборов своё смущение, набрала Антона, чтобы узнать, где Руслан.

Антон был как всегда тактичен, и ни голосом, ни наводящими вопросами не выдал своего отношения. Пообещал, что найдёт его и даже попросил меня успокоиться, отключился.

Я сидела в кресле, как пришла, в платье и туфлях, и гипнотизировала Гуммбаха, и мысленно призывала море успокоиться.

Но телефон безмолвствовал, а тоска и тревога нарастали.

За окном становилось темнее, и надо бы встать и включить хотя бы торшер, чтобы разогнать этот мрак. Но я безучастно крутила контакты в телефоне, нервно постукивая пальцами по экрану.

И тут нечаянно я нажала на иконку Миланы, и сработал вызов. Сперва я хотела сбросить, но потом с надеждой прижала трубку к уху.

— Да? Алло. Мам? — послышался из трубки родной голос дочери.

Я даже сперва растерялась, и не ответила.

— Мам? Что случилось? — в голосе Миланы послышалась тревога.

— Всё в порядке, — поспешила я отмереть, и успокоить дочь. — Привет, Милаш! Как дела? — мой голос заметно дрогнул.

Милана не сразу ответила, и я думала, сейчас бросит трубку.