Приют одинокого слона, или Чешские каникулы
Шрифт:
Генка продолжал улыбаться. В его улыбке плескались не гнев или раздражение, которых, казалось, следовало ожидать, а злорадство и удовлетворение. Похоже, он действительно был доволен Лориной злобой, а не делал вид, что все в порядке.
– Мне безумно хочется поменять билеты и немедленно улететь обратно, - шепнула Вадиму Оксана, когда они усаживались на заднее сидение блестящего синего микроавтобуса.
–
– Я тебя предупреждал.
– Ох, не напоминай. Так бы себя и избила.
– Как говорит наша Верочка, если насилия не избежать, расслабься и получай удовольствие.
Макс, сидящий перед ними, фыркнул по-тюленьи, совсем как Лора, и обернулся:
– Так говорят те, которых никогда в жизни не насиловали.
– Можно подумать, тебя насиловали, - пропела Лора.
– Да заткнись ты, мочалка!
– не на шутку рассвирепел Макс.
– Достала уже. Ну что ты нудишь, что ты выё...
Посмотрев на Оксану, Макс загнал крепкий мат обратно. Вадим не раз замечал, что его абсолютно не сдержанный на язык сосед ни разу не позволил себе при ней сочно выразиться. Макс без конца крыл матом Лору, с удовольствием, в три наката, метелил свою секретаршу, а уж Лиду просто обожал вгонять в ханжескую краску. Но Оксану он, похоже, уважал.
– И сколько стоит такая машинка?
– торопливо заглушил их Миша.
– A nevim 3– беззаботно отозвался Генка.
– Это машина моего приятеля, Гонзы Хлапика. Он со своим семейством сейчас в Питере, у меня. Мы пару-тройку дней поживем у него, потом поедем в Шпиндлерув Млин, небольшой такой городок, на стыке польской и немецкой границ.
– Что значит Шпиндлерув Млин?
– Мельница некоего Шпиндлера. Так вот оттуда полчаса по дикой дороге в горы - и мой дом. Я назвал его Приют Одинокого Слона.
– Почему?
– удивилась Лида.
– Увидите, - Генка изобразил загадочность.
– Наверно, хибара какая-нибудь, - себе под нос проворчала Лора.
– Как у Чарли Чаплина в «Золотой лихорадке».
Пейзаж за окном машины не особенно радовал глаз. Сначала вокруг расстилалась унылая равнина, кое-где тронутая голыми деревьями, потом пошли не менее унылые дома. То ли дело было в настроении, самом пакостном, то ли погода виновата. Низкие тучи, похожие
– Это уже сама Прага!
– как-то лихорадочно оживился Генка, когда одноэтажные домишки сменились успевшими облезть, какими-то очень советскими на вид новостройками.
– Тут всего-то пятнадцать километров от Рузине до центра. Эта улица называется Вейварска. Как тебе, Вадик, встреча с мечтой детства?
Вадим скрипнул зубами и промолчал.
– Ничего, я вам все-все покажу. Я тут каждый камень знаю.
– «Здесь каждый камень Ленина знает», - с подвыванием продекламировала Лора.
– Или «помнит»?
– Какая ты, Лорочка, умная!
– восхитился Генка.
– Тебе череп не жмет?
– Че-го?!
– оторопела Лора.
– Ты чо, парень, мириться решил или собачиться? Мало ты нам всем...
– тут она понесла такое, что даже Макс смущенно хмыкнул, а Лида заалела ушами.
– Ты, милочка, похоже, не кололась давно, - с усмешкой отбил Генка.
– Эк тебя колбасит. Ничего, скоро приедем, дам тебе жгутик, дам тебе шпричик, даже дозу дам, ты-то ведь наверняка побоялась через границу тащить. Ничего для тебя, роднулька, не жалко. Видишь, как я вас ждал!
– Ах ты, сволочь!..
– тяжело выдохнула Лора, и ее лицо залила мучнистая бледность.
* * *
1992 год
В этом мрачном доме на Загородном проспекте семья Ларисы Бельской жила с 46-ого года. Прабабушка Мария Петровна, вдова известного художника, обласканного властями, уехала в эвакуацию еще осенью 41-ого. А когда вернулась, оказалась, что роскошная трехкомнатная квартира рядом с Александро-Невской лаврой занята. И не кем-то там, а полковником из Большого Дома. Мария Петровна походила по инстанциям, походила, хотела в суд подать, но не рискнула. Поселилась у сестры в ее крохотной комнатке на Мойке, вместе со всем своим многочисленным семейством: тремя сыновьями, невесткой и внуком. Изнеженная, ни минуты в жизни не работавшая, не державшая в руках ничего тяжелее бутерброда, она устроилась подсобницей на стройку. И через полгода получила комнату размером 16 квадратных метров в доме, который ее бригада восстанавливала.