Приют одинокого слона, или Чешские каникулы
Шрифт:
Капитан с помощью Попова пытал их до самого обеда. Выходя из комнаты, каждый прятал глаза и на вопросы типа «Ну как там было?» старательно отмалчивался: «Да так, нормально. Ничего особенного».
Вадим зашел в комнату последним. Капитан выглядел довольным, Попов - напротив, злым и усталым. Рядом с тем и другим лежало по стопке исписанных листов.
– Садитесь, Вадим Аркадьевич, - Попов кивнул на кресло. Сам он сидел на кушетке, положив на колени черную кожаную папку. Капитан примостился на кровати у тумбочки.
– Ваши друзья рассказали много интересного.
Вадим понял: кто-то раскололся. Как сухое полешко. Кто-то один? Или все? И что именно было сказано? Спрашивать бесполезно - как же, тайна следствия! Как бы там ни было, он не собирался следовать их примеру. Он будет говорить только то, что уж никак не сможет повредить Оксане.
– Простите, Олег Георгиевич, - начал он, пытаясь потянуть время и выбрать правильную линию - как не раз делал в суде, когда прокурор или адвокат противной стороны делали неожиданный выпад.
– Я уже спрашивал вас об этом, спрошу еще раз. Какое отношение вы имеете к следствию? Вы - просто переводчик и оформитель документов. Или я ошибаюсь?
– Вы ошибаетесь, - Попов бросил короткий взгляд на капитана, который напряженно прислушивался к их диалогу, пытаясь уловить суть сказанного.
– Нет, вы правы, я действительно не имею отношения к следствию. Но так уж вышло, что я - уши и язык пана капитана, поэтому мне приходится вникать во все. Je to tak? 27– он повернулся к капитану и перевел ему, в чем дело. Тот кивнул.
Вадим лихорадочно соображал. Что он может сказать, чтобы, с одной стороны, не бросить лишний раз тень на Оксану, а с другой, чтобы не создалось впечатления, что он недоговаривает: любить так любить, стрелять так стрелять? Говорить ли про шантаж? А про Генкин дневник?
А может, его просто на пушку берут? Может, никто ничего не говорил, а? Может, он их последняя надежда - вот и ловят? Ничего себе функельшпиль 28.
Попов словно прочитал его мысли:
– Вадим Аркадьевич, вы, на мой взгляд, наиболее здравомыслящий человек из всей компании, тем более юрист. И сейчас наверняка думаете, не ловушка ли это. Я не буду взывать к вашей совести и гражданскому долгу - нечего демагогию разводить. Видите это?
– он помахал в воздухе густо исписанными листами бумаги.
– Это показания ваших друзей. Про шантаж. И про дневник, в котором написано, что у Савченко была саркома.
Услышав слова «Савченко» и «саркома», капитан сказал какую-то короткую фразу.
– Результат экспертизы будет готов завтра, - перевел Попов.
– Ну так что, будем рассказывать?
Капитан задавал вопросы, Попов переводил, Вадим отвечал - осторожно, будто шел по минному полю. Как и в первый раз, большинство вопросов было об Оксане.
– Нам сказали, что у вашей жены был конфликт не только с Савченко, но и с Бельской. Будто бы Бельская говорила,
– Я при этом не присутствовал. Можно узнать, кто именно это сказал?
– Глупый вопрос. И странно слышать его от вас. Разумеется, нет. А вы знаете, что ваша жена приходила в комнату к Савченко после того, как погас свет?
– Нет. Сначала я был внизу, а потом вместе с Оксаной. При мне она никуда не выходила.
– Ваша жена первая сказала, что Савченко убит, а не погиб в результате несчастного случая?
– Да. Но разве это говорит о том, что убийца - она?
– Ваша жена сама вызывалась пойти в комнату Савченко и поискать наркотик для Бельской?
– Попов проигнорировал вопрос Вадима и даже не стал его переводить.
– Да. Потому что все остальные боялись.
– Чего?
– Не знаю. Или не хотели.
– И вы тоже?
– Да.
– Как вы думаете, ваша жена знала о существовании дневника Савченко?
– Вряд ли, - покачал головой Вадим и украдкой вытер о брюки вспотевшие ладони.
– Она говорила, что нашла его случайно, когда искала наркотик.
– Как вы думаете, каким образом орудие убийства - да-да, именно орудие убийства, тот самый слон - каким образом слон оказался под вашим окном?
– Не знаю.
– Куда делся дневник Савченко?
– Не знаю.
– Кто, по-вашему, пытался задушить Одинцову?
– Не знаю.
– А что вы вообще знаете?
– оторвавшись от протокола, спросил Попов уже от себя. Они с капитаном писали параллельно: капитан по-чешски, а Попов - по-русски.
– Ладно. Чем Савченко шантажировал вас?
Капитан жестом остановил его и сказал что-то. Видимо, попросил не бежать впереди паровоза. И задал свой вопрос. Попов, нахмурясь, перевел:
– Известны ли вам имена адвоката Савченко и нотариуса, который оформлял его завещание?
Вадиму показалось, что в желудке у него образовался кусок льда.
– Нет, - ответил он, с трудом проглотив слюну.
Огромные, рыхлые картофельные кнедлики плавали в мясной подливке. Вадим нехотя ковырял их вилкой и разглядывал семейство за соседним столом: толстого папу с обвислыми щеками и в круглых очках, толстую маму с мощным бюстом и не менее толстого карапуза лет пяти с неправильным прикусом. На всех троих были утепленные штаны на лямках со странным названием «отепловаки», которые делали их еще толще. Гаргантюа, Пантагрюэль и... Как там маму-то звали?
– Да, съездили отдохнуть, - себе под нос пробормотала Оксана.
Вадим покосился на нее.
– Я ничего им не сказал, - шепнул он ей на ухо.
Оксана вздрогнула и уставилась в тарелку.
– Я тоже, - помолчав, сказала она.
– Ну и правильно. Фиг докажут.
Закусив губу, Оксана пристально смотрела на него.
– Что?
– занервничал Вадим: взгляд этот ему не понравился.
– Да нет, ничего, - вздохнула Оксана.
– Все нормально. Доктор сказал: «в морг» - значит, в морг. Пардон за каламбур. Что делать будем?