Признание в любви
Шрифт:
— Ну ты меня удивил! — саркастически хмыкнул Гастон. — А в ответ я скажу тебе, что капитан Буллер — мой отец!
Фуке нахмурился:
— Можешь смеяться, но я говорил с твоей знакомой прачкой в госпитале об этом старом эмигранте и узнал, что он живет один со старой служанкой в своем доме в Темперли — это первый дом с правой стороны, как только войдешь в деревню. Мне также сообщила одна пожилая английская леди, что вся его семья погибла во время террора, кроме единственного внука, которого эмигрант жаждет найти. Вот его внук!
— Ты имеешь в виду себя?
— Конечно. Ты не заметил, как он заинтересовался моей фамилией —
Смех замер на губах его друга.
— Шутки шутками, но это уж слишком, — мрачно заявил Гастон. — Запомни, мой друг: военнопленного; совершившего убийство, а затем — побег, ожидает виселица, как и любого гражданского заключенного. Это закон Англии.
— Ну хорошо, возможно, я не убью старика. Я просто свяжу его и выспрошу, где он хранит свои драгоценности и деньги.
— А где в это время будет его служанка? Она, ты думаешь, станет тебе помогать?
— Первым делом я как-нибудь выманю ее из дома и запру в сарае. Это будет нетрудно сделать.
— Надеюсь, но у меня есть и другие сомнения. Чем старше курица, тем громче она кудахчет, а прежде всего тебе нужно незаметно выбраться из замка.
— Ну, это проще простого! Молодой доктор оставляет свой коричневый плащ, высокую касторовую шляпу, перчатки и кнут для верховой езды в комнате старшего офицера на первом этаже, надевает халат и идет с обходом по госпиталю. А ты поставишь сапоги лейтенанта возле плаща доктора. Я тем временем отнесу наверх мыло одному больному, который за вознаграждение обещал сымитировать припадок эпилепсии, засунув мыло себе в рот, как только доктор войдет в его комнату. Вот тогда и настанет мой черед. Надеюсь, припадок с мыльной пеной задержит врача надолго, и я успею сбежать вниз, надеть плащ, шляпу, сапоги и перчатки, вскочить на коня доктора и на прощание махнуть стражникам у южных ворот кнутом. — Фуке помолчал. — Вижу, ты потрясен простотой моего плана?
— Слишком уж прост. А что будет с сапогами лейтенанта?
— Я оставлю их в доме старого эмигранта. Лейтенант ведь там жил не так ли? Люди подумают, что, покидая дом, он забыл там свои сапоги, и его не будут считать причастным к моему побегу, точно так же как и тебя.
Агент доброжелательно отнесся к просьбе лейтенанта позволить ему снимать жилье в городе. Он внимательно посмотрел на молодого человека. Нападение грабителя, несомненно, не осталось бесследным.
— На какой срок вы хотите снять квартиру?
— На несколько недель. — Филипп чувствовал, что он не вынесет нового заточения в замке, с одной лишь дневной прогулкой вокруг города для того, чтобы немного размяться и развеяться.
— Ладно. Однако не забывайте, что территория вашего нахождения остается прежней, и, хотя вам не надо возвращаться в замок при наступлении комендантского часа, вы должны отчитываться передо мной раз в неделю.
— Я понял, капитан Буллер. И я вам очень благодарен.
Филипп вернулся в казарму и увидел, что Гастон упаковывает его вещи.
Этот неожиданный поворот событий привел в смятение душу добряка Леконтре. Он ухитрился стащить кусок мыла из пожитков лейтенанта, но с сапогами было гораздо сложнее. Гастон стал упрашивать лейтенанта отдать сапоги в ремонт тюремному мастеру. Ему было ужасно стыдно ему врать, но Фуке пребывал в мрачном настроении,
Настойчивость Гастона по поводу починки сапог создала у Филиппа впечатление, что мастер по ремонту — один из его друзей и он хочет помочь ему заработать. Поэтому отнесся к стараниям Леконтре с юмором и провел оставшееся утро в перетаскивании своих пожитков в комнату на Маркет-стрит. Гастон быстро смылся со старыми сапогами, опасаясь, что лейтенант переменит свое решение, и оставил их в большом свертке в груде грязного белья в прачечной госпиталя до тех пор, пока не настанет время тихонько подсунуть их в комнату старшего офицера, поставив рядом с уличной одеждой врача.
Ночные замыслы приятелей осуществились без всяких затруднений. Врач, как обычно, облачившись в старый халат, отправился к больным, а Фуке в его плаще, шляпе, перчатках и в рваных сапогах лейтенанта, держа в руке кнут для верховой езды, широкими шагами вышел из госпиталя и отважно двинулся к южным воротам. Тут ему снова повезло: никто из охранников даже не обернулся в его сторону, когда он отвязал лошадь и уселся в седло. Через несколько минут Фуке уже был за воротами замка и скакал по дороге в деревню, расположенную на другой стороне холма.
Там он быстро нашел очень маленький дом, который с трудом можно было назвать особняком, и в окне на первом этаже увидел эмигранта, сидящего за столом и читающего книгу при свете одной свечи. Фуке был так разочарован, что на минуту заколебался, раздумывая, стоит ли ему дальше действовать по плану, но в этот момент старик поднял руку, чтобы перевернуть страницу, и на ней в свете свечи блеснуло большое кольцо.
Фуке соскочил с седла, привязал лошадь к столбу возле ограды и проскользнул за дом. И как только он это сделал, из замка прозвучал пушечный залп, далеко разнесшийся по пологим английским холмам: местных жителей оповещали о том, что один из заключенных совершил побег.
Когда утром жена булочника принесла Филиппу завтрак, он поинтересовался:
— Вы не слышали, как зовут беглеца, когда были сегодня утром в замке, мадам?
— Да, слышала, но боюсь, плохо запомнила его имя… Может быть, Фокей, мистер Кадо?
Филипп рассмеялся:
— Скорее всего, Фуке, мадам. Он всегда сбегает, этот тип. Но его ловят и приводят обратно. И это повторяется снова и снова.
В Доувертоне был рыночный день, но лейтенант знал, что у него нет никаких шансов увидеть там Сару: вдова и ее невестка не любили посещать город в рыночный день, находя, что слишком трудно пробираться сквозь скопища коров, овец, поросят и гусей, заполнявших проходы между рядами. В полдень он решил посетить мисс Черитон и Мелиссу, надеяться услышать от них что-нибудь о леди Темперли. Последний раз они общались на балу у Софи. С тех пор прошло чуть больше суток, но ему казалось, что он не видел Сару целую вечность.
Мелисса и ее тетушка принимали миссис Холстейд и мистера Эдварда Бьюмонта. Леди, обрадовавшись французу, тотчас стали расспрашивать его о сбежавшем заключенном — эта новость в тот день волновала практически всех.
Когда Филипп назвал имя беглеца, он увидел, что Мелисса с тревогой взглянула на мистера Бьюмонта.
— Неужели этот ужасный человек? — воскликнула она.
— Характер его нельзя назвать замечательным, мадемуазель, — согласился Филипп, еще более удивляясь. — Но разве вы знаете его?