Признания в любви кровью написаны
Шрифт:
В его объятиях находилась спящая девушка… наверно, когда она придёт в чувство, то убьёт его. Или так она наконец показала, что полностью ему доверяет, как бы ни повторяла, что в полной мере не доверяет никому, даже самой себе. Точнее, самой себе — особенно. И друзьям — тоже. Но, может, хотя бы ему смогла? Решилась сделать единственное исключение…
Ксавье задумался, как следовало поступить дальше, и поднял рассеянный взгляд к небу. Оно уже знало ответ: с востока стремительно наступала низкая грязно-фиолетовая туча, несущая страшную грозу. Кажется,
Он осторожно поднял девушку на руки — та оказалась лёгкой, как ребёнок лет десяти, — и побежал к своему убежищу и творческой студии. Там много картин, которые не хотелось показывать Уэнсдей, но он за прошлый год понял — если ей захочется, она без его ведома проберётся туда и осмотрит ещё больше, чем следовало. Самостоятельно принести её туда даже безопаснее.
Пока он бежал, Уэнсдей не проснулась. Лишь единожды сквозь сон что-то пробурчала. Ксавье не был уверен, но, кажется, она кого-то прокляла до тринадцатого колена. Он уже это нашёл милым. Главное, чтоб она его не прокляла на какую-нибудь импотенцию. Это всё-таки нежелательно.
Ему удалось скользнуть в домик, прежде чем ливень застучал по крыше, а мир испуганно содрогнулся от грома. Ксавье никогда не считал себя первоклассным бегуном, но навыков, выработанных ещё в детстве, когда он сбегал из дома — такие себе деньки были — хватило, чтобы обезопасить девочку и себя от холодных струй дождя. Уэнсдей может любить или ненавидеть ливни и грозы, её право, но мокнуть ей не следовало.
Он положил Уэнсдей в новом гостевом уголке, что оборудовал недавно, купив за пару копеек у какой-то в страхе сбегающей из Джерико семьи расшитые цветами диван и кресло, потрёпанный кофейный столик и походную газовую конфорку. С ней он мог заварить чай или даже что-то приготовить.
Чтоб она не мёрзла, Ксавье укрыл её клетчатым пледом. Может, Уэнсдей и не могла чувствовать холод, но он в этом сомневался. Да и обычная колючая ткань не должна у неё вызвать по пробуждении рвотный рефлекс. Он на это надеялся.
Новых раскатов грома не доносилось, и он стал спешно прятать под брезентами, в ящиках или за тумбочками те картины, что не хотел демонстрировать девушке. На всех полотнах, что он скрывал, была изображена она. Часть картин появилась на свет под влиянием реальных событий, а другие рисовались от воодушевления после снов и видений.
Из рюкзака Уэнсдей вылез Вещь.
— Ни слова ей об этих картинах, договорились?
Рука отбила пальцами положительный ответ, и Ксавье продолжил прятать рисунки.
Но одну картину он не узнал… быстрый набросок на обычном листе А4, что лежал среди стопки знакомых изображений. Нечёткий, нарисованный всего парой цветных карандашей, но холод от него пронзил тело до самых костей. Он такое мог нарисовать только под влиянием сильнейшего видения, раз не помнил, как это нечто явилось на свет. И хотя он мало понимал в природе
На картине была изображена гроза и часть школьного двора, где уже дважды убийца оставил своих жертв. Но толпы не было… одинокое тельце с косичками в чёрной майке и шортах омывала вода и кровь, но лица у неё не было. Вместо него — голый, омытый ливнем череп.
Только не Уэнсдей…
Мир вокруг тоже взвыл от страха за неё: уши заложило от вымученного и протяжного раската грома.
Девушка вдруг присела, с отвращением отпихнув от себя плед. Растерянной или грустной она не выглядела: к ней вернулось привычное выражение, хотя лицо осталось опухшим, но не красным. Только из-за сбившихся в нелепое гнездо волос она смотрелась скорее забавно.
— Значит, не приснилось, — холодно заключила она и встала с дивана. — Никому ни слова о том, что видел, понял? Не то тебя по кусочкам в разных частях Америки находить будут.
Шокированный своим же рисунком, Ксавье смог только сдавленно кивнуть, продолжая сжимать лист в руках.
Он всё равно не собирался никому разбалтывать, что обнимал плачущую навзрыд Уэнсдей, а потом на руках нёс её спящей в своё укрытие. Это слишком интимные вещи, чтоб он о них кому-то распространялся. Он не как Аякс, который мог ночами перед сном детально описывать, как замечательно он с Энид время проводит.
— Покажи, что это у тебя, — она протянула руку и возражений не терпела.
Ксавье хотелось вместо этого сжечь чёртов рисунок или просто не показывать его ей, но такое скрывать было нельзя. Да и ему не хотелось подрывать её доверие всякими секретами. Ещё вновь придумает себе, что он убийца, и ему вновь придётся сидеть за решёткой.
— Держи, — после недолгих колебаний протянул он ей.
Девушка безэмоционально оглянула изображение и отложила его в сторону. В её чёрных глазах читалось полное безразличие…
— Было видение?
— Я не помню, откуда это, — честно признался он, а Уэнсдей взглянула на него исподлобья.
— Ну, зато мы теперь знаем, кто умрёт следующим, — присев на диван, заключила она холодно, и у Ксавье подогнулись колени.
Он не мог спокойно смотреть, как она без всякого страха рассуждает о своей вероятной кончине. Не видел в ней энтузиазма, желания пойти вопреки предсказанию и спасти свою жизнь. Вот на чью жизнь ей оказалось действительно всё равно — на свою. И стерпеть это Ксавье не мог.
— Мы этого не допустим! Слышишь? Я не позволю тебе умереть! — исступлённо крикнул он и упал пред ней на колени.
Наверно, Уэнсдей решит, как нелепо он унижается от ослеплённого дурной влюблённостью мозга, но ему было всё равно. Главное, чтоб ей стало ясно — он её не оставит. Они раскроют это дело быстрее, чем запечатлённое на листке видение сбудется. Ни в одном из вариантов будущего не найдётся ни единой погибшей Уэнсдей Аддамс.
— Поняла меня? — и он крепко взял её за по-приятному ледяные ладони, не позволяя себя откинуть.