Призрак былой любви
Шрифт:
— Полковник… он хороший человек?
— У него классная коллекция мечей. Иногда он разрешает мне их брать. А еще показал, как свежевать кролика. Занятие не очень приятное, но мне этот навык пригодится, когда я буду путешествовать по свету. А вообще хорошо, когда генератор ломается. Мы зажигаем масляные лампы, и в доме становится так жу-у-утко. Правда, Кейтлин начинает жаловаться, что ей холодно. Но… — Джош посмотрел на отца, — девчонки вечно мерзнут, да?
Макс кивнул с рассеянным видом. Он представил, как Тильда надрывается в неосвещенной холодной кухне под бдительным оком бывшего военного, который явно не в своем уме. На языке у него вертелся другой вопрос, который, Макс знал, он не задаст
— Я всегда стараюсь наколоть побольше щепок, перед тем как уехать в школу в воскресенье, — добавил Джош. — Эрик иногда забывает про растопку.
— Ты молодец, Джош, — похвалил сына Макс. Протянув руку через стол, он взъерошил Джошу волосы. Они достали карту и распланировали обратный маршрут.
Когда они вернулись в автомастерскую, Макс отпустил с работы деревенского парня, который в его отсутствие обслуживал бензонасос. Тильда с Мелиссой были на кухне, где всюду стояли корзины с купленными продуктами. День близился к вечеру, солнце светило прямо в низкое кухонное окно. В ярком свете Макс увидел серебряные нити в длинных волосах Тильды и тонкие морщинки в уголках ее глаз. Она похудела и выглядела усталой.
— Сегодня будем ужинать в ресторане, — неожиданно сказал он. — В деревне очень хороший кабачок.
— Папа, мы все пойдем? — уточнила Мелисса.
— Все, — подтвердил Макс, убирая со стола продукты.
За ужином в ресторане Макс поймал себя на том, что вспоминает, как на Паргетер-стрит он поднял Тильду с пола, когда с ней случился голодный обморок. Она была такая хрупкая, и он, пока она не пришла в себя, осмелился убрать с ее лица упавшие на глаза пряди волос. Доливая вино в бокалы, он думал: «А теперь она моет полы в доме какого-то старого психа. Вряд ли ты это имел в виду, старина Макс, когда обещал любить и лелеять ее. Ты забыл про свои обязанности мужа и отца, спрятался в Лондоне, потому что у тебя, видите ли, случился нервный срыв, но при этом почему-то считал, что Тильда должна сидеть дома и ждать тебя. А когда она не стала ждать и бросилась в объятия сладкоголосого негодяя, который добивался ее много лет, ты повел себя так, будто она совершила наигнуснейшее преступление на свете, и навсегда покинул ее».
Нет, он по-прежнему не мог спокойно думать о Даре Канаване. Он знал, что всегда будет его ненавидеть. Но измену Тильды он теперь рассматривал как одно из событий, которые привели к развалу их семьи. Чувство вины, разлука, любовь, боль, предательство — все это звенья одной цепи. И в том, что произошло, он виновен в той же мере, что и Тильда.
— Папа, папа. — К нему обращалась Мелисса.
Макс поднял голову.
— Папа, я уже в третий раз спрашиваю: мы будем есть мороженое?
Макс мысленно встряхнулся.
— Непременно. Все будем есть мороженое. С шоколадным соусом. И с теми цветными штучками.
— Это разноцветный горошек, — сказала Мелисса с нотками снисходительного превосходства в голосе. — Эти штучки, папа, называются «разноцветный сахарный горошек».
На следующий день в девять часов утра Макс позвонил Тильде в гостиницу и сказал, что они все едут на пляж в Руайан. Сам он встал рано, собрал корзину для пикника. К тому же нужно было подготовить «роллс-ройс»: он хотел доставить их в Руайан с шиком.
По сельским дорогам они доехали до курорта и припарковались на дальней окраине города. Джош прямо на берегу быстро натянул плавки; Мелисса переодевалась чинно, прячась под большим полотенцем. Макс закурил.
— Папа, а ты что не идешь купаться?
— Попозже.
Он смотрел, как все трое побежали к морю. Был отлив, под ногами песок, галька, ракушки.
Макс подошел к кромке воды. Море на холодном песчаном берегу оставило следы от волн. Макс еще не разделся, волны лизали носки его туфель. Сигарета догорела почти до кончиков пальцев, на песок свалился длинный серый пепельный червь. Джош с Мелиссой на удалении пятидесяти ярдов от него резвились в воде, словно морские котики, — ныряли, выделывали курбеты. Но его взгляд был прикован к Тильде. Она проплыла немного, потом встала на дно, оглянулась на детей. Ее длинные волосы потемнели и липли к голове и спине, будто бурые водоросли. Купальник, старомодный, какие носили еще до войны, подчеркивал изгибы ее стройной фигуры. И Макс вдруг осознал, что он все еще любит ее, всегда любил и будет любить. Ненависть к ней, злость на нее — все это была лишь одна сторона любви.
Мелисса окликнула его, но он резко повернулся и зашагал к старому зонтику, под которым они оставили корзину с провизией. Порывшись в кармане, достал новую пачку сигарет — предыдущую он докурил, — но, так и не открыв ее, снова убрал. Он долго так стоял к ним спиной, размышляя. Зачем вообще посетило его это внезапное озарение? Избавиться бы от него, вернуться к тому непритязательному существованию, что он вел. Но Макс понимал, что теперь это невозможно. На какое-то время он отгородился от мира, но мир снова завоевал его: кюре с его шахматными турнирами, Сесиль с ее добротой и насмешливым отношением к нему и, главное, Мелисса. Они все вернули его к жизни, но именно Мелисса напомнила ему про бури и потрясения семейного бытия. Именно Мелисса заставила его понять, что ему отведена роль, которую он обязан играть.
Дети и Тильда выбежали из моря. Мелисса дрожала, кутаясь в полотенце. Джош катался в песке, пока весь, как гранит, не покрылся светлыми искрящимися крупинками. Тильда, нагнувшись, отжимала соленую воду из волос. Макс налил всем из термоса чаю, развернул жиронепроницаемую бумагу с сэндвичами, но говорил мало. Поднявшийся ветер гнал к берегу буруны с пенистыми гребнями.
Одевшись и пообедав, они сели в машину и поехали через Руайан, где Макс собирался ненадолго заглянуть к своему будущему клиенту. В конце войны, перед самым освобождением города, Руайан подвергался массированным авиабомбардировкам союзных войск, и последствия авианалетов, видимые и четыре года спустя, шокировали Макса. На пути им встречались дома, которые, казалось, были срезаны сверху и снизу, как крыжовник; они не имели ни крыш, ни дверей, а полы, крепившиеся к стенам, будто висели над пропастью. Дороги были изрыты воронками и ямами. В разоренном центре города начали вырастать новые дома. Макс ехал медленно, глядя по сторонам. Ему вдруг подумалось, что и это тоже затронуло их. Что виноваты не только он и Тильда: история сыграла свою роль, разорвала их на куски, показала такие зверства, такое презрение к человеческой жизни, что на некоторое время они утратили способность верить в лучшее.
В последний вечер отпуска Тильды они пекли блины на тесной кухне в доме Макса, по очереди наливая жидкое тесто на тяжелую чугунную сковороду.
— Теперь я переворачиваю, — сказала Мелисса.
Она подбросила блин на сковороде, но промахнулась, уронив его на край плиты, и тот медленно сполз на пол. Джош расхохотался.
Тильда, стоя у кухонного шкафа, протянула свой бокал Максу. Тот снова наполнил его вином.
— Пожалуй, мне хватит, а то не встану завтра. — Она посмотрела на измазанные в тесте плиту и пол. — Бедная твоя кухня, Макс.