Призраки прошлого
Шрифт:
Падре, с которым я проводил столько задушевных бесед, отправился в иной мир, и во мне тлеет надежда увидеть его там, за гранью небес, познакомить со своей семьей – с такими, какими они были при жизни. Новый падре тоже, конечно, служитель церкви, однако ни мудростью, ни глубиною мысли – ничем не может сравниться с предшественником. Надо признать, в какой-то момент времени и мне, по представлению нашей местной часовни, предлагали облегчать души преступников. Однако, разве может человек, сам совершивший ужасное злодеяние, советовать остальным, как стоит продолжать
Я вышел из камеры, и неспешным шагом отправился к выходу во внутренний двор. Все охранники и заключенные со мной здоровались – я был чем-то вроде местной реликвии – мне уже шестьдесят восемь лет, за мной никто не приходит, а я все продолжаю жить и ни разу за все заключение не подавал, несмотря на примерное поведение, документы на досрочное освобождение. Я же предпочитал молчать о своем прошлом, не раскрывая его подробностей тем, кому их знать не следовало. То есть, всем, кто меня окружал.
На улице был свежий теплый июньский воздух – из-за глобального перепроизводства, загрязнения атмосферы начавшими активно развиваться странами третьего мира, климатические условия на родной планете для нас становились все более и более невыносимыми. Средняя температура на планете продолжала повышаться, от ледников уже практически ничего не осталось, и даже города и страны, располагавшиеся в северных районах, более не являлись такими уж холодными. Зимы на острове тоже становились с каждым годом хоть и немного, но теплее.
Я сидел на деревянной скамейке внутреннего двора, и смотрел на небольшую зеленую рощицу. Это были деревья, посаженные нами, пожизненно заключенными преступниками, с десяток лет назад. Это был наш способ оставить о себе небольшое воспоминание, а также мерило времени, проведенного нами здесь. Правда, пожизненно заключенных было не так уж и много – не так много преступников караются высшей мерой наказания. Правительство не вмешивается в работу правоохранительной системы, как будто предполагая, что они все, свет нации, смогут отправиться на новые планеты, а мы, отбросы человечества, останемся себе на Земле, и здесь уже будем как-нибудь влачить свое существование, пока нас не убьет климат родной планеты.
Повинуясь секундному импульсу, я подошел к зеленой роще, и прикоснулся свободной, левой, рукой к стволу своего клена. Он уже успел прилично подрасти, и по высоте был больше меня. Его ствол, толщиной с запястье взрослого мужчины, крепко держал зеленые ветки с резными листьями.
Рядом со мной вырисовался еще один из пожизненных заключенных – здесь он провел едва ли половину моего срока, да и то, насколько я помню, первые полгода – в военном госпитале при тюрьме. То есть, сначала его жизнь была спасена, чтобы в будущем поместить его в тюрьму с пожизненным сроком.
Человек этот рано поседел. Во дворе его было видно нечасто – он, весь окованный своими мыслями и, видимо, раскаянием, часто пребывал в своей камере, даже не пытаясь вести хоть какую-то активность и социальную жизнь. Он нежно поглаживал ствол ивы, посаженной в нашей роще.
Мы немного отошли от зелени деревьев. Надо
– Тебя нечасто можно увидеть во дворе, - сказал я, чтобы завести беседу.
– Мысль о том, что я могу ходить по земле, дышать воздухом, вкушать пищу сам, и этого не может делать человек, которого я лишил жизни – для меня невыносима, - ответил он. – Наверное, втайне я мечтал, чтобы доктора не смогли меня вылечить, и чтобы я не мог жить.
Повисла небольшая пауза. Я не задавал вопросов, которые крутились у меня на языке – нельзя сбивать человека, которому необходимо выговориться, как нельзя и подталкивать развитие такого разговора.
– Пошел на поводу обещанных богатств, а оказался в больнице, с кучей огнестрельных ранений, а потом и в тюрьме, - сказал мой собеседник. – Моя мечта стать оперативником, блюсти порядок, требовать соблюдения законов от себя и от других – пошла прахом, из-за моей же собственной меркантильности.
– Мой сын, мой младший сын, тоже мечтал работать в правоохранительной системе. Правда, сделать успел не так уж много, прежде чем его карьера прервалась, - сказал я.
– Двадцать лет назад планетарная мафия начала действовать совсем в открытую. Им были интересны космические программы, и это теневое правительство, конечно же, желало принять участие, не самое последнее, в подготовке космических полетов. Боссы мафии обладали несметными богатствами, которые позволили бы им строить и отправлять собственные корабли. В конце концов, они этого добились, но какой кровью? Десятки оперативников были введены в преступную организацию под прикрытием, с целью выяснить подлинные мотивы и возможности мафиозных кланов, - рассказывал мой собеседник.
– Об этом совсем ничего не говорили по новостям, - заметил я.
– Вообще мало кто знает, что третий корабль, запущенный в рамках программы освоения далекого космоса, был целиком построен и запущен на деньги планетарной мафии, а часть пассажиров – это та самая мафия и была, - ответил собеседник. – Так было договорено между мафией и правительством еще в те дни, когда вся космическая программа только планировалась.
– Если об этом знают немного, то откуда знаешь ты? – спросил я.
– Я был одним из тех оперативников, которые работали под прикрытием.
– И что же сделал оперативник, который занимался разведкой в стане врага, такого, что оказался в больнице?
– Предал своего напарника. Мне предложили возможность покинуть эту планету и отправиться в чужие миры, взамен на работу в качестве двойного агента. В результате этого мой напарник, Томас Содденберг, погиб при исполнении, - ответил он, глядя прямо мне в глаза.
Раньше, чем успел сообразить, я со всего размаха ударил его клюшкой по лицу. Он упал на землю, отплевываясь кровью, поднялся на четвереньки, ожидая следующего удара. Я не стал его бить. К нам подбежали охранники, но не стали до поры вмешиваться.