Призраки войны

Мэрфи Уоррен

Лан спала рядом. Танк они загнали в заросли бамбука. От близлежащей деревни тянуло дымом. Никто не тревожил беглецов. Римо предполагал, что они уже пересекли границу и снова оказались во Вьетнаме. Здесь было спокойнее. Сюда не доносились звуки далеких боев. Римо всегда представлял себе, что Вьетнам именно таким и будет после войны.

А Лан говорит, что война кончилась. Римо вгляделся в ее лицо. Трудно было поверить, что это милое, добродушное лицо может принадлежать человеку, способному наплести столько

изощренных небылиц. И как она упорствует во лжи!

Но в то, что она ему наговорила, поверить просто невозможно: война давно кончилась, Америка потерпела поражение и вывела свои войска. Уже одного этого хватает, чтобы не верить всему остальному. И что же Римо делает сейчас во Вьетнаме, если последнее, что он помнит, — это то, как он воевал тут двадцать лет назад?

Повинуясь какому-то инстинкту, Римо взял автомат и, низко пригнувшись, прокрался к рисовому полю. Прохладная вода манила: выпей меня. Но пить воду без кипячения или без специальных таблеток нельзя. Таблеток у Римо не было. А разводить огонь слишком опасно.

Такой ночью все вокруг отчетливо видно. Впрочем, Римо не нуждался в луне, чтобы видеть в ночи. Ему так часто приходилось драться в джунглях по ночам, что он привык отсыпаться днем и старался избегать искусственного освещения. И теперь он был способен видеть в темноте, как кошка.

Эта способность у Римо сохранилась, что было удивительно. Где же он был все эти годы? И почему он ничего не помнит? Еще ребенком он читал рассказы о японских солдатах, которых находили в джунглях на далеких островах в Тихом океане. Они не знали, что вторая мировая война давно закончилась.

Неужели с Римо произошло что-то подобное? Неужели его забыли, бросили в джунглях? Но куда подевались его воспоминания? Он знал, кто он, значит, это не потеря памяти.

Гладь воды на рисовом поле служила великолепным зеркалом. Римо, пригнувшись, посмотрел на воду. Лицо было в тени, глаза казались темными пятнами, а общее впечатление создавалось такое, что перед ним не лицо, а бесплотный череп.

Опираясь на автомат, Римо наклонился пониже и в шоке отпрянул.

Лицо изменилось. Глаза — более запавшие, чем те, которые он помнил. Кожа сильно натянута на скулах. И на вид ему никак нельзя дать девятнадцать лет. Но и не девятнадцать плюс двадцать.

Он стал старше, но ненамного старше. И лицо — его собственное. Но есть небольшие отличия. И что же все это значит?

Вернувшись к танку, Римо сел рядом с Лан и принялся вглядываться в ее невинное личико так, будто мог прочитать правду в этих детских чертах.

Потом он разбудил девушку.

Лан принялась тереть заспанные зеленые глаза.

— Моя очередь сторожить? — спросила она, поднимаясь.

— Потом, — отозвался Римо.

Лан заметила, что он пристально на нее смотрит.

— Что? — испугалась

она.

— Я должен знать правду.

— Какую правду?

— Правду о войне! — рявкнул Римо и крепко потряс девушку за плечи. Она вырвалась из его рук.

— Мне больно, — пожаловалась Лан и потерла плечи там, где в них впивались пальцы Римо.

— Извини, — смутился Римо. — Но я ничего не понимаю.

Лан отвернулась.

— Я не виновата.

— Война кончилась?

— Да.

— Ты абсолютно уверена?

— Да, — повторила Лан, исподлобья взглянув на Римо.

— Я посмотрел на свое отражение в воде. Я стал старше.

— Конечно.

— Но ненамного старше. Не на двадцать лет.

Лан промолчала.

— Я не мог скитаться в джунглях двадцать лет и при этом не состариться и не попасть в плен.

— Ты приехал в воспитательный лагерь. Я не знаю, откуда ты приехал. Ты спас Лан. И спас друзей Лан. Друзья очень благодарны. Ты бросил нас, но Лан не хотела бросать тебя. Ты нравишься Лан. Лан вернулась в автобус. Ты уехал. Потом автобус наехал на мину. Ты проснулся. Лан проснулась. Остальное ты знаешь. Теперь Лан будет часовым?

— Потом, — ответил Римо. — Слушай, а знаешь, кажется, я тебе верю. Но есть что-то такое, чего я объяснить не могу. У меня есть только одно объяснение.

Лан откинула назад свои длинные черные волосы.

— Какое?

— Когда автобус наехал на мину, его раскорежило взрывом?

— Да. Он развалился на две части.

— И тебе не кажется странным, что мы оба выжили? Машину всю прошило стальными шариками.

Лан пожала плечами.

— Ты впереди. Лан пряталась сзади. Автобус наехал на мину. Сломался посередине. Не странно. Повезло.

— А что, если мы только думаем, что мы живы?

Лан непонимающе воззрилась на Римо.

— Что, если мы оба умерли? — предположил Римо.

— Нет! — закричала Лан и вскочила на ноги. Ее лицо просто перекосилось от гнева. — Лан не умерла! Нет! Ты мертвый, может быть. Но не Лан? — В страхе девушка попятилась от Римо.

— Слушай. — Римо тоже встал. — Мне тоже не хочется в это верить, но все сходится. И тогда можно даже объяснить появление Капитана-Невидимки. Мы — просто призраки войны. Мы умерли, но продолжаем воевать.

— Нет, это не так!

— Ты же сама это первая сказала, помнишь? Может быть, я призрак. Я не помню ничего, кроме войны. Меня, наверное, убило, когда взорвался автобус.

— Нет. Лан не убили на войне. Лан родилась на войне. Выросла потом. Мама учительница. Ее забрали, Лан была маленькая. Лан жила на улице. Потом Лан забрали в воспитательный лагерь. Лан не погибла на войне. Лан не умерла!

Лан разрыдалась. Она упала на колени и ткнулась лицом в прохладную траву.

— Лан не умерла! — повторила она.