Про что щебетала ласточка Проба "Б"
Шрифт:
Возможно ли? ну, въ такомъ случа есть еще надежда. Адольфъ собралъ вс свои силы; онъ стрлялъ все лучше и лучше -- въ третье, четвертое, шестое, девятое и десятое, а потомъ опять въ шестое и въ десятое кольцо; а Богиславъ постоянно отставалъ отъ него на одно кольцо, ни больше ни меньше -- постоянно на одно кольцо.
– - Онъ играетъ съ нимъ, какъ кошка съ мышью, говорили между собою судьи посл первыхъ трехъ выстрловъ.
Но Богиславъ становился все блдне и блдне, а его рука съ каждымъ разомъ дрожала сильне и успокоивалась только въ ту минуту, когда онъ длалъ выстрлъ; но у него было постоянно однимъ кольцомъ меньше, чмъ у Адольфа, и наконецъ дошла очередь до послдняго выстрла, для Адольфа -- самаго плохаго изъ всхъ. Въ своемъ страшномъ волненіи онъ раскололъ только ободокъ круга; если Богислафъ попадетъ теперь въ центръ, то все таки побда будетъ за нимъ: успхъ послдняго состязанія, богатое наслдство, прекрасная невста -- все, все зависло отъ одного
И блдный какъ смерть выступилъ впередъ Богиславъ, но его рука уже не дрожала; не колеблясь, словно рука и ружье составляли одно, цлился онъ, ни на одинъ волосокъ не измнялось положеніе блестящаго ствола, и вдругъ грянулъ выстрлъ. "Она тамъ", сказали судьи.
Указчики выступили впередъ, принялись искать; пуля не отыскивалась. Судьи подошли къ нимъ, принялись искать; пуля не отыскивалась. Неслыханное, почти невроятное сбылось -- Богиславъ не попалъ даже въ кругъ.
Судьи съ удивленіемъ смотрли другъ на друга, и щадя бднаго Богислава, едва ршились высказать то, чего нельзя же было не сказать. Тутъ Богиславъ подошелъ къ своему двоюродному брату, который стоялъ съ потупленными глазами, словно стыдясь своей побды, и очевидно хотлъ сказать ему что-то, но слова такъ и замерли на его блдныхъ, дрожавшихъ губахъ. Тмъ не мене, это не могло быть проклятіемъ, потому-что онъ, рыдая, бросился Адольфу на шею, прижалъ его къ своей груди, потомъ вырвался отъ него и, не произнося ни одного слова, скрылся изъ виду.
Онъ продолжалъ пропадать. Многіе полагали, что онъ лишилъ себя жизни; другіе говорили, что онъ зарылся тамъ на свер въ Норвегіи въ ледъ и снгъ, чтобы травить медвдей и волковъ,-- и, можетъ быть, были правы.
Во всякомъ случа, онъ не умеръ, но черезъ нсколько лтъ вдругъ явился въ имніи одного изъ своихъ друзей, который тоже принадлежалъ къ числу судей, и тутъ встртился съ своимъ кузеномъ Адольфомъ и его молодой женой, Ульрикой -- совершенно случайно, потому-что они ничего не слыхали о его возвращеніи,-- и молодая женщина такъ испугалась, что упала въ обморокъ и насилу пришла въ себя. Она принадлежала къ тмъ именно, которые считали Богислава умершимъ, и не разъ спорила объ этомъ съ мужемъ, который утверждалъ противное. Поговаривали, что это не единственный спорный пунктъ между супругами, и дйствительно было не мало причинъ, вслдствіе которыхъ супружеское счастье молодой четы было не такъ полно, какъ слдовало бы. Хотя расточительнаго владльца Далица (который продалъ свое имніе господину Брандову -- прадду Карла Брандова -- и жилъ потомъ нсколько лтъ въ свое удовольствіе насчетъ кармана своего зятя), теперь уже не было въ живыхъ, но дочь наслдовала расточительныя склонности отца, Адольфъ былъ очень плохой хозяинъ.
Это послднее свойство не помшало ему конечно сдлать то, что предписывала ему уже одна только благодарность; и такимъ образомъ онъ -- не смотря на возраженія свое супруги -- пригласилъ бднаго Богислава посщать его въ Доллан и какъ можно больше оставаться у него. Богиславъ сначала противился, и не безъ основанія. Теперь открылось, что происходило во время состязанія въ стрльб: теперь уже знали, что Ульрика дала знать Богиславу, вечеромъ наканун, черезъ свою кузину и задушевную пріятельницу Эмму Далицъ, жившую у богатыхъ родственниковъ въ качеств бдной сироты,-- что хотя бы весь свтъ призналъ его за лучшаго человка, но она никогда не пойдетъ за него замужъ, а выдетъ за одного только Адольфа, котораго она всегда любила и будетъ любить. Тутъ Богиславъ, такъ какъ у него уже не оставалось надежды получить возлюбленную, великодушно уступилъ своему кузену состояніе, которое не имло уже для него никакой прелести.
И такъ, Богиславъ долго сопротивлялся приглашенію своего счастливаго кузена, но потомъ все же явился -- не больше какъ дней на восемь. Изъ этихъ восьми дней вышло восемь недль, изъ недлей мсяцы, изъ мсяцевъ годы, которыхъ набралось такъ много, что вотъ уже четвертое поколніе знало стараго Богислава Венгофа, или какъ его вообще называли, кузена Бослафа, владльцемъ долланскаго приморскаго дома. Потому-что туда-то онъ переселился посл первыхъ восьми дней, купивъ его за незначительную цну у правительства (выстроившаго его первоначально для караульни) вмст съ небольшимъ количествомъ пахатной и луговой земли; но если такимъ образомъ приморскій домъ не принадлежалъ въ сущности Доллану, а былъ независимымъ владніемъ кузена Богислава, то тмъ боле принадлежалъ кузенъ Богиславъ Доллану, такъ что эта принадлежность образовала въ умахъ людей всевозможныя суеврныя представленія, въ которыхъ старикъ являлся то добрымъ, то злымъ духомъ Доллана, а въ особенности фамиліи Венгофъ. Ахъ, онъ не могъ -- если только онъ былъ добрымъ духомъ -- воспрепятствовать паденію этого дома и тому, что уже сынъ Адольфа и Ульрики, въ которомъ было много далицскихъ свойствъ, долженъ былъ продать въ конц прошлаго столтія Долланъ монастырю св. Юргена и еще считалъ за счастье, что оставался арендаторомъ тамъ, гд былъ до сихъ поръ господиномъ; кузенъ Бослафъ не могъ помшать этому, а также и ничему тому, что случалось
– - Скажите пожалуйста! сказалъ про себя Готтгольдъ,-- какъ можно однакоже отуманить себ здоровый мозгъ шумомъ лса, журчаніемъ источника и старыми исторіями! это, должно быть, змя околдовала меня своими холодными сверкающими глазами -- и эти чары еще длятся. Ну, ея царство кончилось. Тамъ между втвями, блеститъ море, мое возлюбленное, чудное море. Его свжее дыханіе прохладить мой горячій лобъ. А онъ, этотъ старикъ, который живетъ тамъ,-- который понялъ въ такихъ молодыхъ лтахъ суровое слово "отреченіе",-- который отказался отъ власти, богатства и благосклонности женщинъ, чтобы не погубить самого себя, чтобы остаться самимъ собою,-- все же таки онъ былъ лучшимъ и мудрйшимъ человкомъ.
Продолжая по прежнему идти вдоль ручья, который, теперь, номр приближенія къ своему устью, нетерпливе и отважне прежняго бжалъ внизъ, образуя, мстами небольшіе каскады, съ плескомъ и журчаніемъ низвергавшіеся съ поросшаго гигантскими кустами папоротниковъ и роскошнйшею травою ущелья,-- Готтгольдъ достигъ черезъ нсколько минутъ берега. По правую руку, почти на самой оконечности мыса, который, будучи покрытъ, какъ и весь прочій берегъ, большими и маленькими камнями, выходилъ шаговъ на двсти въ море,-- стоялъ домъ кузена Бослафа. Съ высокаго шеста на коньк крыши разввался старый флагъ, который Готтгольдъ очень хорошо помнилъ. Онъ былъ первоначально шведскій, но, благодаря втру и непогод, съ теченіемъ времени, до такой степени слинялъ и потребовалъ столько заплатокъ, что власти не могли уже оскорбляться этимъ напоминаніемъ чуждаго владычества, если только вообще он заботились о томъ, что длаетъ Бослафъ. Но вотъ этого-то именно они никогда и не длали, и такимъ образомъ старое знамя весело разввалось, шумло и трещало на свжемъ втр, который все усиливался, въ то время какъ Готтгольдъ стоялъ передъ низенькимъ, выстроеннымъ вчерн, отчасти изъ неотесанныхъ валуновъ, строеніемъ, единственная дверь котораго была устроена съ береговой стороны. Эта дверь была заперта; въ оба маленькія окна съ желзными ршетками, направо и налво, посредствомъ которыхъ освщались кухня и кладовая,-- онъ не могъ заглянуть, такъ какъ они были расположены выше человческаго роста, почти подъ крышею; а два другія окна побольше этихъ, на лицевой сторон, обращенной къ морю, были закрыты крпкими желзными ставнями. Кузена Бослафа очевидно не было дома.
– - Конечно, сказалъ Готтгольдъ,-- если по прошествіи десяти лтъ, вы не находите уже въ его старомъ дом того, кого вы оставили восмидесятилтнимъ старикомъ, то тутъ нечему еще удивляться.
А между тмъ онъ не допускалъ и мысли, чтобы старикъ умеръ. Онъ только что такъ много думалъ объ немъ; онъ такъ ясно видлъ его своими глазами: высокая, тонкая фигура, идущая большими, ровными шагами, такая же какою она представлялась тогда его тлеснымъ глазамъ. Нтъ, нтъ, этотъ старикъ изъ породы гигантовъ -- онъ конечно пережилъ это непродолжительное время. А потомъ, домъ и окрестность -- маленькій передній дворикъ, обнесенный циклопической стною, крошечный, обнесенный заборомъ изъ раковинъ садикъ -- не имли того вида какъ будто бы они давно уже были предоставлены самимъ себ. Все было въ прекрасномъ состояніи и содержалось въ такой же чистот какъ и при старик; маленькій мостъ во внутренней бухт, у котораго онъ привязывалъ свою лодку, былъ должно-быть даже недавно поправленъ, какъ Готтгольдъ могъ видть это по свжимъ, тщательно вставленнымъ кускамъ дерева. Но лодки не было; безъ сомннія, кузенъ Бослафъ отправился въ ней куда-нибудь. Конечно это было не въ его привычкахъ, но вдь образъ жизни старика могъ въ послдніе годы измниться.
День далеко уже подвинулся впередъ; дорога черезъ ущелье къ приморскому дому заняла больше времени, чмъ предполагалъ Готтгольдъ. Онъ думалъ подождать еще съ часъ кузена Бослафа, а потомъ возвратиться къ могил гунновъ, писать картину вплоть до солнечнаго заката, пріютиться на ночь въ кузниц, а завтра рано опять отъискивать стараго друга и конечно съ большимъ успхомъ. Потомъ онъ могъ пробыть до полудня въ город -- и простившись съ Вольнофами, безъ отлагательства хать съ Іохеномъ дальше. Онъ располагалъ вчера окончить картину въ город, но завтра вечеромъ, какъ разсказывалъ Іохенъ, они возвратятся изъ Плюгенъгофа опять черезъ это мсто, и онъ не хотлъ вызывать во второй разъ случая, который сохранилъ его сегодня утромъ отъ встрчи съ Карломъ Брандовомъ.
Молодой человкъ расположился на береговомъ возвышеніи въ тни буковъ, которые шли здсь вплоть до крутаго обрыва. Привыкнувъ, еще со времени своихъ первыхъ артистическихъ поздокъ, довольствоваться полдня, а иногда и цлый день, кускомъ хлба да глоткомъ изъ своей походной фляжки, онъ не ощущалъ и теперь голода, но чувствовалъ себя утомленнымъ какъ будто бы посл долгой ходьбы. И вотъ, когда онъ лежалъ тутъ такимъ образомъ и въ головахъ у него шумли буки, а разбивавшіеся о каменистый берегъ волны пли подъ нимъ свою монотонную псню, его утомленные отъ долгаго пристальнаго созерцанія безконечной пустыни глаза мало по малу закрылись.