Продается недостроенный индивидуальный дом...
Шрифт:
— Развода я ей все-таки не дам, — Рейн зацепился за эту мысль, как утопающий за соломинку.
Эсси пожал плечами.
— Задача судов бороться против легкомыслия. Легкомысленным развода не дают. А те, кто могут обосновать необходимость развода, получают его.
— Урве поступает сейчас именно легкомысленно, и я это докажу суду.
— В суде выступит и Урве. Думаю, она возьмет адвоката, который умеет доказывать не хуже тебя.
— Я тоже возьму адвоката.
— Послушай, я не юрист и не знаком даже с терминологией, но, будь я в теперешней ситуации
— У нас сын!
— Мальчуган принадлежит матери.
— По какому праву? Она уходит, и она же еще отнимает у меня сына! Такого закона нет!
— Ты можешь доказать, что Урве морально разложившаяся женщина?
— Морально, — передразнил Рейн. — Какая это мораль, если она теперь с этим дьяволом Ристной...
— Она любит его. Знал бы ты, как увивались мужчины вокруг твоей жены. Сейчас один отвергнутый рыцарь набрасывается даже на ее очерки... Нет, что касается морали твоей жены, то тут тебе придраться не к чему. Кроме того, доходы у новой семьи солидные, ребенок не пострадает. Таковы юридические позиции. Думаешь, мне весело говорить тебе об этом, но что поделаешь. Попытаемся трезво ориентироваться в обстановке.
— Урве никогда так не любила парня, как я.
— Послушай, не начинай злить и меня. Ты родил его, да? Сам разрушил семью...
— Я разрушил?
— А кто же? Если ты видел, что с женой твоей что-то происходит, почему продолжал сумасшествовать на стройке, почему...
— Как же я мог бросить стройку?
— Не знаю. Я, очевидно, бросил бы... Чтобы потом не плакать. Ты стоял перед выбором — жена или дом. Ты выбрал дом. Я же предчувствовал это. Но неудобно совать свой нос в чужие дела, когда тебя не просят. Ты был в таком азарте со своим домом.
— В азарте, это верно.
Эсси немного подумал, вылил в стопку остатки коньяка и пододвинул ее приятелю.
— Помоги допить, не то я опьянею, а мне к вечеру сдавать театральную рецензию.
Рейн махнул рукой, но стопку все же осушил.
Мужчины замолчали.
Эсси думал о прошлом. Ему вспомнились девушки, которым больше всех из их роты нравился веселый стройный солдат Лейзик. И это тот самый человек? Тот парень, у которого был такой богатый выбор невест...
— Все-таки больше всего жаль Ахто, — сказал Рейн, угрюмо глядя в пол. Он ощутил тяжелую неизбежность случившегося, будущее перед ним было как в тумане. Из этого будущего с укоризной глядело суровое лицо отца и больная мать, улыбающаяся вымученной улыбкой. — Лучше бы мне исчезнуть с этой планеты...
— Слушай, друг, не становись сентиментальным. История крайне неприятная, но ты же еще не старик. За урок ты заплатил, конечно, дорого, но слова твоих страданий не облегчат. Время, время...
— Этой раны время не залечит, — скривил рот Рейн.
— Вот что — захочется тебе облегчить душу, приходи сюда. Можешь даже жить у меня, пока не достроишь свою несчастную «индивидуалку» и не въедешь в нее. У меня теперь ордер на эту комнату... так что, если хочешь, позаботься о раскладушке и...
— Раскладушка у меня уже есть...
—
— Ах, к черту! Было время, когда и со мной говорили о вступлении в партию. А теперь я собираюсь искать партию, когда подо мной горит. Ты прав. Я не стану выяснять. Поговорю еще раз с Урве.
— Обязательно, и не откладывай.
— Сегодня утром она сказала мне — поздно. Она все время повторяет — поздно, поздно.
— А ты на нее парнем воздействуй. Это ведь серьезное дело. Как ты себе представляешь будущее? Тебе ясно это? Как вы жить станете, если она с тобой помирится? Может, есть смысл бросить стройку хотя бы на год?
— Она уже... не поверит мне. Я говорил с ней, но Урве сказала, что если я буду учиться только из-за нее — она не хочет.
После ухода Рейна Эсси долго еще сидел в насквозь прокуренной комнате. Непрочная пробка от бутылки в его тонких пальцах раскрошилась. Урве права, говоря, что так она не хочет. Ведь притворство только прибавило бы страданий. Все равно остались бы сомнения, ревность, недоверие...
Когда Урве могла сказать так?
Странно, человек прав и рассуждает как будто логично, но почему это оставляет такой неприятный осадок? Не потому ли, что этот человек, будучи еще девчонкой, вернувшись из школы с туго набитым портфелем в одной руке и хлебом в другой... Как побледнело ее лицо, когда она схватила письмо, и как она растерялась под взглядом незнакомого солдата, даже не поблагодарила его сразу, а крикнула «спасибо» сверху, когда он уже спустился... Вот ты сейчас осуждаешь ее, но будь до конца честен. Зачем ты стараешься вырвать из памяти то теплое чувство, которое могло окрепнуть и стать большим и сильным, если бы ты безжалостно не подавил его.
Эсси смахнул кусочки пробки в корзину для мусора и стал собираться в редакцию. Но на площади Виру внезапно принял другое решение и сел в трамвай, идущий в Кадриорг.
Ристна был в кабинете директора института. Пятнадцать минут вполне достаточно для того, чтобы подготовить первую фразу для предстоящего резкого разговора. Но Эсси так и не осуществил своего намерения. Чем дольше он следил за машинисткой, быстро отстукивавшей текст на большой пишущей машинке, тем яснее ощущал бессмысленность своего прихода. Возможно, он так бы и ушел, не повидав Ристну, останься тот в кабинете директора подольше.
Ристна вышел из кабинета, подошел к секретарше и протянул ей какой-то сильно выправленный план.
— Спешно, как всегда. К завтрашнему дню, в трех экземплярах, пожалуйста.
— К завтрашнему дню? Товарищ Ристна, я же не машина.
— Вы — человек, товарищ Порк.
— О да, человек — это звучит гордо.
Эсси было видно кокетливое лицо тридцатилетней женщины. «В этом доме о последних похождениях Ристны еще ничего не знают, — подумал он, — ибо тогда к нему относились бы совсем по-иному». И главным образом для этой смеющейся женщины он сказал: