Продается недостроенный индивидуальный дом...
Шрифт:
— Ну и чем кончилось?
— Месье Ласс — так мы звали его — допускал только очень остроумные шутки. В противном случае он становился злым и колючим. Итог звучал так: за невыученное стихотворение единица, за речь — пять, итого шесть, разделить на два — три, отнять единицу за допущенные в речи грамматические ошибки — остается два.
Всю дорогу они шли, весело болтая, не обращая внимания на встречных, не видя ни трамваев, ни машин.
Вечером Урве села писать. Она волновалась. Она знала, что ее статьи и очерки читает взыскательный и умный человек, который способен
С Рейном это невозможно. По мнению Рейна, все ее статьи были одинаково хороши. К тому же они с мужем стали совсем чужими и обменивались лишь самыми необходимыми фразами.
Неизвестно также, что он вынашивал в себе все это время после их осенней стычки. На дом опустилась темная тень. Это чувствовал даже Ахто, который цеплялся и за мать и за отца, — сколько раз Хелене Пагар напоминала об этом дочери.
Вот и сейчас она присела к письменному столу, чтобы видеть лицо пишущей дочери, и стала говорить, говорить:
— Изо всех сил, бедняга, надрывается, чтобы все мы зажили по-человечески... Не пьет, разве только с теми, с кем нужно... Да и мальчишка. Неужто сама не видишь, как он тянется к отцу…
Мальчишка, мальчишка! Руками и ногами цеплялся он за отца. Повиснет на шее, обовьет ногами. Урве по себе знала, какое теплое чувство овладевало ею каждый раз, когда Ахто точно так же брал в плен и ее.
На этот раз мать оставила дочь в покое.
На бумаге появились строки:
«Мы не должны любить друг друга».
В подъезде хлопнула дверь.
Урве зачеркнула написанное — не стало видно ни одной буквы. Только она одна знала, что скрывалось под этой темной чертой. Казалось, что крохи радости были даны ей днем лишь для того, чтобы вечером вся жизнь показалась еще горше.
Рейн тихо вошел в комнату. Он был сегодня какой-то особенный, не такой, как всегда. Сел к письменному столу, на тот самый стул, на котором только что сидела теща. Внимательно поглядел на жену, и от этого взгляда ей стало не по себе. Затем сообщил, словно ничего между ними и не произошло, что ему удалось достать фанеру.
9
Он купил фанеру у одного индивидуального застройщика, чей дом был за Кадриоргским парком.
Со знакомым шофером, у которого на этот раз путевой лист оказался в порядке, они, нагрузив машину, смело поехали по Нарвскому шоссе. В ветровое стекло летели красивые пушистые хлопья снега.
Трамвай. Вынужденная остановка. Как некстати. И вдруг! Оживленно болтая и смеясь, мимо остановившейся машины прошла Урве с незнакомым мужчиной. Рейн видел Ристну только в офицерском мундире, и тем не менее он не мог ошибиться — такое лицо не забывается! Рука машинально открыла дверцу кабины. Да, его жена шла с Ристной так, словно они были старыми
Он не заметил, как машина подъехала к засыпанному снегом недостроенному дому. Вероятно, он забыл бы уплатить шоферу за доставку, если б тот не напомнил. Как во сне внес он в дом лист фанеры. Потом сел на сколоченную из досок скамью и закурил.
Пот на лбу остыл, высох. Радостное лицо Урве и серая меховая шапка Ристны неотступно стояли перед глазами.
Значит, так...
В полку говорили, что Ристна мог покорить любую красавицу из санитарного батальона, если бы только захотел...
Как они познакомились? Когда? Совсем недавно, потому что в тот раз, когда они разговаривали у сарая, она еще ничего не знала о нем. А может быть, знала и скрывала? О чем они так весело болтали сейчас? Куда шли?
У Урве было точь-в-точь такое же лицо, как в тот раз, когда он впервые, старательно вытерев ноги о половик, вошел к ним в дом. Вероятно, и голос ее звучал сейчас так же, как и тогда: «Вы приехали раньше!»
Ах, черт! Вот, оказывается, где зарыта собака! Не станет жена ненавидеть своего мужа, если у нее нет другого.
В неровный дверной проем видны были сваленные в будущей столовой давно смешанные с сухой известью опилки, которые надо было засыпать между кирпичами и дощатой обшивкой. На полу под ногами лежала груда распиленных дюймовых досок для стен. Бери и прибивай. Черная, в дегте, ручка молотка равнодушно торчала из ящика с гвоздями, куда закинула его вчера усталая рука хозяина.
Неужели эти доски наверху, под потолком, — его последняя работа?
Нет, черт побери! Это дело надо выяснить. Сразу, тотчас же. Кем приходится Урве этот любимец женщин? Не отсюда ли все их ссоры? И не из-за Ристны ли она так боится иметь второго ребенка?
Он быстро вскочил, погасил ногой окурок сигареты и снял с гвоздя пальто.
И в это мгновение услышал, как кто-то быстрым шагом поднимается по сколоченным доскам наверх; со скрипом распахнулась наружная дверь, и в следующую минуту прозвучало радостное «здравствуйте!».
Лехте. Всего-навсего Лехте.
— Мама просит, не можете ли вы немного помочь ей? — Но ее лукаво улыбающееся лицо тут же стало серьезным, пухлые губы испуганно приоткрылись и пальцы начали торопливо перебирать пуговицы пальто. — Но если вы не можете... то...
Рейн заставил себя улыбнуться. Эта девчушка давно стала для него как бы младшей сестрой, она нисколько не виновата в буре, бушевавшей в его душе.
— Я сейчас приду. С удовольствием. У меня тут маленькая неприятность... с фанерой. Ну, пойдем, пойдем.
— Ох, а я думала, что потревожила вас, — с облегчением вздохнула девушка.
Смеркалось. Снег перестал идти.
— Ну, как дела? Не жалеете, что поступили в строительный техникум?
— Нисколько не жалею. Сейчас строители всюду нужны. Ничего не значит, что раньше меня больше привлекала литература. Читать и развиваться человек всегда сможет, если захочет, где бы он ни работал. Главное — у меня будет такая профессия, которая сейчас очень нужна, и людей с этой профессией не хватает.