Проект «Убийца». Том 1
Шрифт:
– А может искусство изжило себя? – вслух произнёс мучающую его мысль Леон. – Что если все умные мысли уже были сказаны. И наш удел плагиат, суррогаты и интерпретация, – и как эпитафией их долгого разговора прошептал: – Как грустно, что мы достигли своего предела.
Калеб заметно изменился в лице: лицо его вытянулось, на мгновение он стушевался, но немедля просветлел, будто увидел впервые толику здравого смысла в лучшем друге.
– Мыслишь в правильном направлении, Леон. Как бы ни было грустно это признавать, мой друг, но мы живём в век кончины искусства. Искусство изжило себя, уступив место
– Ты в курсе, что только что интерпретировал слова Шекспира, а, мистер, разглагольствующий о плагиате?
– И это только сильнее подкрепляет сказанные мною слова, – прошептал так, словно речь его могла вздёрнуть на эшафоте среди их личных судей – лона искусства, у которого они смели подвергать его критике. – Вот что я тебе скажу. У людей не осталось времени на созерцание, понимание и осмысление. Наша эра: краткость – сестра таланта Чехова. Наше время – чёрный квадрат Малевича. Наш час – миллиард пикселей, застывших в пятидюймовом экране смартфона. Мои творения – венки на могиле искусства.
Небольшую квартиру у берега озера Мичиган, снимаемую Тревисом Лэмбом, разрывало от не щадящей барабанные перепонки и нервные клетки соседей музыки. Комната наполнилась сладковатым запахом курительных смесей. Независимый эксперт по травкам Адам Спаркс раскуривал бульбулятор, затягиваясь плотным дымом, от которого заходился в сиплом кашле. Но как жертва деструкции, продолжал губить лёгкие.
Калеб, который и так никогда не жаловался дефицитом энергии, не мог усидеть на месте, заправившись страшной смесью топлива из травки и пива. Он перекинул полупустую банку Адаму.
– Да! Да! Вот он прекрасный миг беззаботной молодости, не знающей порок зрелости! Этот последний год свободы от серости несущего бытия мы должны провести с максимальной пользой для своего эго и либидо! Сегодня, сейчас, я объявляю этот год – годом прощания с непорочной молодостью, которую в конце года мы преподнесём на алтарь взрослой жизни, что будет иметь нас долгие годы, пока старость не освободит нас.
– Господи, кто-нибудь остановите словесный понос Гаррисона! – простонал Адам, будучи зрителем на первом ряду. Калеб как шкодившее дитя пружинил на диване, перепрыгивая с кресла и обратно.
– Да, я готов бросить вызов всему миру и в отличие от вас не боюсь заявить о своих мыслях и чувствах! – и воинственно выставив указательный палец, воскликнул самое неожиданное за всю нескончаемую тираду. – Я люблю Линор!
Отхлебнувший холодного пива Спаркс подавился. Жидкость вышла через нос, защипав слизистую, отчего Адам готов был взвыть. Проходящая мимо Линор несла пиццу, вручённую ей курьером и, даже глазом не моргнув на шокирующее признание в любви, направилась на кухню.
– А хотя, – Гаррисон, не переставая прыгать на диване, беззаботно махнул в сторону Эванс, мол, бывай окаянная, фиг с тобой. – Шутка! Я, конечно же, гей! Это сложно, очень сложно, но нужно определиться в течение года! Выбор между моими сексуальными пристрастиями так же сложен, как выбор моей будущей профессии.
– Спасите, – безнадёжно вздохнул Спаркс и, скатившись по спинке дивана, сделал очередную затяжку.
На кухне, куда ворвалась Линор, пряталась влюблённая парочка. Смущённая Эванс, ойкнула, прижав к губам ладошку и хихикнув, юркнула к микроволновке, чтобы попытаться спасти заледеневшую пиццу.
Прячущиеся в объятьях друг друга Леон и Рейвен разорвали поцелуй, чтобы не смущать Линор. У открытого окна они вдыхали спасительный влажный воздух, резко контрастирующий с искусственно-пряным смогом в гостиной. Леон откинул голову, подставившись под поток ветра, пока Рейвен держала его за ладони, прислушиваясь к шуму микроволновой печи и шороху открываемых пакетов чипсов.
– Ты уже выбрал дипломный проект? – спросила Кейн, чтобы сгладить странно воцарившуюся тишину на фоне гостиного бедлама.
– Нет, хочу, что бы это было нечто особенное, выдающееся, что не делал ещё ни один студент, но на ум ничего не приходит, – шёпотом отозвался Леон, грея ледяные ладони в руках Рейвен.
– Я тоже. Я не могу найти свою музу, страшно потерять своё вдохновение. Особенно, когда другие уже приступили к работе.
– Другие?
– Линор потихоньку начала. Да, Линор?
– По большей части для руководителя, чем для себя, – отозвался звонкий пытающийся перекричать музыку голос Эванс за дверцей открытого холодильника.
– Линор, как ты будешь добираться до дома?
– Ещё не думала, наверное, на метро. А что?
– А ты, Леон? – проигнорировав вопрос Эванс, Рейвен потянула Леона к себе, призывая выпрямиться. Она требовала зрительного контакта, необходимого для серьёзного разговора.
– Пешком как обычно. Мне недалеко.
– Я в растерянности, не знаю, что делать. Думаю, может у Тревиса остаться до утра. Мне не нравится ситуация в городе. С Потрошителем, – тихо добавила Кейн, будто стыдилась собственного страха.
– Ты серьёзно веришь в Потрошителя? – Леон ласково улыбнулся, но не смог скрыть усмешки в блестящем взгляде – алкоголь опьянил даже его.
– Это не смешно. Сегодня я ещё раз перечитала все статьи. Убийства происходили в ночное время в безлюдных местах. Никто не застрахован. Ты что, даже чуточку не боишься?
– Я просто не думал об этом и думать не хочу. Но если ты, правда, боишься идти к метро одна, можешь переночевать у меня. Или я могу проводить тебя до станции, чтобы тебе было спокойнее.
– А что тут у нас, – Гаррисон подкрался незаметно, использовав шум, как прекрасную маскировку, и расплылся в гадливой уличающей улыбке, – Рейвен испугалась Потрошителя? Да брось зараза к заразе не липнет.
– Гаррисон, будь так любезен сгинуть, наконец!
– Да ладно тебе, Кейн, если серьёзно боишься, давай подброшу тебя на такси, нам всё равно почти в одну сторону.
– Нет, спасибо! Избавь меня от своего общества хотя бы в транспорте!
– Серьёзно, Кейн, – удивлению и самое главное оскорблению Калеба не было предела, – ты предпочтёшь умереть в грязной канаве поездке со мной в одном такси? Моя гордость воистину ущемлена.