Программа

Янг Сьюзен

– Мне жаль, что пришлось сделать это, - говорит он.
– Это мера предосторожности, которую мы вынуждены принимать по отношению ко всем новым пациентам.

– Я не хочу быть пациентом, - отвечаю я.

Доктор Фрэнсис замолкает, его зеленые глаза внимательно осматривают мое лицо. Его темно-русые волосы коротко пострижены, и он чисто выбрит.

– Слоан, - мягко говорит он, - я знаю, что ты напугана, но мы здесь только ради того, чтобы помочь тебе. Ты этого не понимаешь, но ты больна. Ты даже пыталась покончить

с собой.

– Да нет же. Я просто не хотела, чтобы они меня забирали.
– Я не упоминаю о том, как пыталась утонуть в реке.

– Мы не причиним тебе вреда, - он встает и обходит кровать, остановившись у другой руки, чтобы отстегнуть ее.
– Мы просто излечим болезнь, Слоан. Вот и все.

– Я видела возвращенцев, - говорю я, сузив глаза.
– Я точно знаю, что вы забираете.

Когда мои руки становятся свободны, я сажусь и потираю запястья, удивляясь, насколько менее уязвимой я себя чувствую. Но на мне больничная одежда, и я дрожу при мысли о том, что темноволосый обработчик, может быть, раздел меня.

Доктор Фрэнсис обеспокоенно хмурится.

– Каждый, кто приходит в Программу, очень нездоров.

– Не в этом дело, - говорю я, - у нас должен быть выбор.

– Но как принять верное решение, когда ум затуманен болезнью? Это инфекция, Слоан. Социально заразная болезнь. А мы — единственное лекарство.

Он замолкает, как будто только что поняв, как холодно звучат его слова.

– Прости, - говорит он.
– Тебе нужно сначала устроиться на новом месте. Я пришлю медсестру, чтобы она обследовала тебя.

Перед тем, как выйти из палаты, он кивает мне.

Меня все еще трясет от укола, который сделал мне обработчик, но я не могу не думать о том, прав ли доктор. Может, я больна и не осознаю этого. Я лежу на спине, смотрю на перебинтованное запястье и вспоминаю, как безнадежно себя чувствовала.

Но я помню также и взгляд на лице обработчика, когда он пришел, чтобы забрать меня — взгляд хищника. Он ждал этого момента, ждал, когда привезет меня сюда.

Нет. Программа — это не лекарство. Это мой конец.

* * *

 - А это комната отдыха, - говорит медсестра, показывая вперед. Она ведет себя как бабушка, на ней даже одет вязаный свитер поверх ее униформы. Но я думаю, что это сделано умышленно, что она здесь, чтобы каким-то образом обмануть меня. У меня еще кружится голова. Я крепко обхватываю себя руками и плетусь вслед за ней в большую комнату.

На мне одета лимонно-желтая больничная одежда и подходящий по цвету халат. На ногах у меня солнечно-желтые тапочки. Я бы предпочла что-то более депрессивное, может быть, черное, но подозреваю, что поэтому-то они и выбрали желтый.

Комната отдыха совсем не выглядит так, что там можно отдохнуть. В отличие от Велнес-центра, здесь нет красок. Она чисто-белая, цвета неяркие,

как в черно-белом кино с пятнами желтого цвета. В комнате около двадцати человек. В Программу попадают пациенты возрастом от тринадцати до семнадцати лет, но большинство, кажется, приближается к последней цифре. Нет ни стола для пинг-понга, ни шахмат. Зато у одной из стен стоит телевизор, а перед ним - диван. Возле окон, которые, я уверена, запечатаны, стоят несколько столов и стульев. Оттуда открывается вид на лужайку. Есть пара компьютеров с табличками: НЕТ ДОСТУПА В ИНТЕРНЕТ. Единственное в этой комнате, что хоть немного привлекает игра в карты, которая идет за одним из столиков.

Там сидят трое парней, один из них жует соленую палочку, как будто это сигара. То, как они общаются, как друзья, внезапно наполняет меня желанием быть вместе с Джеймсом и Брейди. Мы часто раньше играли в карты.

– Что это за учреждение?
– спрашиваю я. Мне нехорошо. В Программе используются три учреждения. Интересно, то же это, куда послали Джеймса.

– Спрингфилд, - говорит медсестра.
– Роузбург и Тигард почти переполнены. Мы здесь можем принимать только сорок пациентов за раз, так что у нас тут довольно тесная компания.

Она улыбается и трогает меня за плечо.

– До обеда остался еще час. Почему бы тебе не попробовать найти друзей?
– спрашивает она.
– Это будет полезно для твоего выздоровления.

Я смотрю на нее с такой ненавистью, что она отходит назад. Друзья? Они собираются стереть моих друзей. Медсестра кивает и оставляет меня здесь, ее бабушкино поведение исчезает, когда она начинает заниматься другими делами.

Потом я думаю, что, может быть, тут все фальшивое. Они предлагают нам фальшивое ощущение спокойствия, но этого здесь нет. Это Программа. Я знаю, как тут опасно.

Парень в том конце комнаты с сигарой из соленой палочки громко смеется, кидая карты на стол. Я так удивлена, услышав его смех, что просто смотрю на него и удивляюсь, как кто-то может смеяться в таком жутком месте.

И тогда он поднимает глаза и замечает меня, его улыбка немного бледнеет. Он наклоняет голову, чтобы показать, что заметил меня. Я отворачиваюсь.

Я иду к окну и сажусь на стул, подтянув колени и обхватив их руками. Сколько людей хотело выброситься из этих окон до того, как они решили запечатать их?

Я никогда особо не любила высоту. Раньше, когда мы были детьми, родители водили нас в парк развлечений, и Брейди уговорил меня подняться с ним на колесе обозрения. Мне было восемь или девять лет. Когда мы добрались до самого верха, сиденье остановилось, просто застыло там. Сначала Брейди шутил, раскачивал сиденье. Но он прекратил это, когда я начала плакать.

– Ты, наверное, боишься высоты, - сказал он, покровительственно обняв меня.
– Прости.

Он замолк, стал глядеть на парк.