Прогулки с бесом. Том четвёртый

Сокольников Лев Валентинович

Послевоенные внутренние драки пребывали на уровне птичьего мира и прекращались тот час, как только один из противников повергался наземь. Сбили с ног в драке, сам упал от неумения держаться - варианты не рассматривались. Для прекращения боевых действий хватало и одного разбитого носа. Любого носа. Что расценивалось выше в драке - разбитый нос или падение наземь - и этого не выяснил.

Оставаясь слабым телом в драках - применял подлости. Нет, ничего тяжёлого в руки не брал, но пользовался военным приёмом, не повергавшим врагов наземь и без пуска "юшки" из носа. Максимально, до предела избегал драк, но когда

чувствовал, что драки не миновать - "каменел", как когда-то в "убожестве" и ждал первого удара, отдавал противнику право первым ударить. И всегда противники начинали битву с удара по голове, после чего выделение адреналина прекращалось, в теле появлялась необыкновенная лёгкость сравнимая с полётом, но без восторга, а в голове - уверенность в победе. Окружающий мир становился ясным, отчётливым, понятным, и в секунды походил на зайца по единственному параметру: начинал видеть всё вокруг на сто восемьдесят градусов! К заячьему "круговому обзору" добавлялась необъяснимая точность хода кулака: в челюсть противника. Все, кто начинал драку с целью получить превосходство надо мной, не знали уязвимых мест в собственном теле, но видели их в моём: ненавистный череп с толстой костью.

Почему бил в челюсть? Почему выбирал не "классическое", стандартное место удара в драчках - нос, а в челюсть? Заметил: после слабого удара в челюсть - у "противника" вмиг пропадал аппетит на дальнейшее ведение "боевых действий". Странно! Нос не разбит, "повержение во прах" не состоялось, а желание драться пропадало полностью!

Во всех драчках, а их было не так много, меня почему-то всегда били скользящим ударом по голове, а отвечал противнику единственным, "коронным" контрударом в челюсть!

Откуда знал, что даже слабый удар в челюсть делает слабое сотрясение мозга, получивший пьянеет без алкоголя и теряет управление? Кто научил бить в челюсть?
– не было "учителя фехтования" и о боксе ничего не знал, и какое другое вещество, помимо адреналина, отвечало за точность удара в челюсть противника - предстоит выяснить исследователям в будущем.

– Транс...

– В транс входил малолетним, а что это особое человечье состояние - узнал в тридцать. Как назвать разброс в двадцать лет?

– "Недостаток развития".

– Спасибо, приятно слышать...

– "Да здравствует подвал военного времени, наполненный сероводородом спасающихся вчерашних совецких граждан"! Да здравствует..."

– ... не годится. Славословие в честь ямы-подвала должно звучать так:

– "Слава авиациям двух враждующих сторон за неприцельные бомбометания, ибо только они укрепили дух, а разум наполнили пониманием, что всё в мире в итоге не выше утробного сероводорода! Пусть живёт и крепнет народная мудрость, и да не умрут перлы оной мудрости, гласящие: "за одного битого двух небитых дают"!

По лексике матушки поиски надёжного места спасения определялись одни словом: "мыканье":

– Сколько ещё мыкаться будем?
– метод проб и ошибок обещал окончиться нахождением до предела надёжного укрытия, или прекращением налётов Люфтваффе.

Если первая позиция (поиск места спасения) была в руках спасающихся - против налётов аспидов монастырцы ничего не могли.

– Стучи: "вражеская авиация чаще и настырнее досаждала обитателям святой обители, но пока без отнятия жизней и лишения материальных ценностей"

–

Определение "обитатели святой обители издевательством отдаёт, думаю, сбавить пафос. И о каких "материальных ценностях" речь? Голь перекатная, чего терять было, чем власть советов успела обогатить пролетариат монастыря?

– Принято, продолжай: "иногда на монастырцев сваливалась ничем не обоснованная уверенность:

– Сколько можно пугать бомбёжками!?
– вопрошали небеса монастырцы - мы свою порцию получили, хватит, другим что-нибудь оставьте!

– Забота о равном распределении гостинцев свыше прочно сидела в сознании вчерашних совецких людей рядом с молитвой до совецкого времени: "возлюби ближнего, яко самого себя", но когда, в каком месте обширного отечества вашего родилось "умри сегодня ты, а завтра - я" не известно.

– Врёшь, бесовская морда: "дружные и стойкие совецкие люди перед лицом опасности не могли желать ближним того, что получали сами от вражеской авиации".

– "Вали на серого..." А как объяснять просьбу к всевышнему:

"Господи, пронеси, сохрани и помилуй нас, отдай нашу бомбовую порцию другим, не жалко..."

Следует упомянуть о других тётушках по линии матери: того стоят. Не упомянуть их - обеднить рассказ.

Степени родства до сего дня остаются непостижимой тайной, и далее "брата", "сестры", "племянника", "внука" - познания не идут. "Шурин" с "деверем" уже "терра инкогнито", родя за пределами видимости. Считай, чужие люди.

Налёты продолжались, жесткость расправы не уменьшалась, она не могла быть иной, война ведь, а если нынешним языком назвать прошлые "усмирения с воздуха" - иначе, как только "настоящие" - назвать не могу. Не будет ошибки в названии"качественные", "эффективные", "разрушительные", "убийственные", но читатель, наблюдавший хотя бы единую бомбёжку со стороны может возразить:

– Преувеличиваете, ничего особенного, так, пустая забава эти бомбёжки...
– заявить "бомбовой груз в тоннах, сбрасываемый на город ночами, оставался неизменным, или колебался в сторону увеличения на килограммы" не можем. числосброшенных бомб оставалось неизменным" - не можем: подсчёт сброшенных на город бомб обитателей монастыря не трогал:

– "...пронесло..." - "маленькие радости военного времени".

Если, пользуясь нынешним языком, убийственные предметы с неба пересчитать в "тротиловом эквиваленте" - положение граждан можно назвать "стабильно среднетяжелым".

Стабильность стабильности рознь, и та, что пожаловала в обитель, подвела обитательниц к выбору: или нервам порваться к чёртовой матери, или продолжать крепить остатки нервной системы. Женщины, тренированные совецкой властью всем, кроме бомбёжек, выбрали второй вариант с доводом:

– Не умирать, в самом-то деле!? Будем стоять насмерть!
– лозунг осуществили отказом прятаться по примитивным ямам хранения овощных припасов в зиму. Враз, и без объяснений, пришло понимание: земляные норы не спасут от бомбы. Вон, в прошлую ночь бомба упала в погреб - и всех, кто там был, засыпала, никто не выжил...

И когда идея земляных нор, как спасителей, изжила себя - кто-то из тётушек удумал спасать животы в чистом поле. Да, за оградой монастыря там, где начиналось "чисто поле" и где граждане с около монастырских улиц сеяли картошку. Логика не железная, но женская: