Прогулки с бесом
Шрифт:
Нам некая автоматика дана: чтобы окончательно и насовсем не уйти в печаль об усопшем - ужасную нейтрализуем заботами об избавлении от трупа. Это основной пункт. Второй - устройство поминок, похороны без поминок - что "свадьба без гармошки".
А тогда большая часть родни усопшего состояла из женщин, и потому набор страданий исходил от них и выглядел типично женским:
– Хоть и кумунист, но погребение совершим по православному обычаю с отпеванием в храме и с грустными песнопениями по дороге к "месту вечного упокоения". Заключительный концерт - обрядовые песнопения у могилы.
Если инициатива лишения живота исходит от мужчин, как то войны, драки мирного времени с летальными исходами и смерти с участием четырёх колёсного транспорта (личные автомобили) - хлопоты по отправке тела в мир иной отданы женщинам, эдакое разделение функции и полномочий. Оно и верно: мужчинам страдать не дано, вид страдающего мужчины ужаснее вида пьяной женщины на порядок.
"Партейная" организация предлагала родичам предать земле умершего члена не по христианским правилам, а "по-коммунистически скорбно и строго". Родня стояла насмерть:
– В жизни коммунистом был - пусть туда "христианином" явится!
– что покойник за время жития не потратил и минуты на "утверждение в вере" родственников не поколебало.
Появились споры и сомнения, но поскольку "общий момент" не позволял "горлопанить" - в итоге стороны шли на компромисс.
– Как отправлять товарища: верующим в загробие, али не?
– денежными средствами на "мероприятие" по отправке в царство вечного покоя партЕйная организация не располагала, и, следовательно, не имела решающего голоса. Есть деньги на "мероприятия" - величина, нет - и ты не существуешь.
Но хотелось руководителю первичной партЕйной организации удержать власть хотя бы в деле захоронения бывшего члена, не терять давно потерянное лицо, и в последней битве выйти победителем. Это бы единственный момент полного торжества и утверждения истины: "кто платит - тот заказывает музыку". Заказ оплачивала родня усопшего.
Поддайся родичи на уговоры руководителя партейной ячейки (первичной), откажись отпевать в храме "стойкого борца за идеалы рабочего класса" - проделанная работа вписалась в актив "партейной" ячейки пусть и без положительных отзывов сверху.
Но родичи усопшего стояли насмерть и успешно отражали атаки товарища секретаря первичной партейной организации, членом коей был усопший. Ни с одной из сторон запах капитуляции не исходил.
После долгих упорных дебатов стороны пришли к согласию:
– Близкая и далёкая родня ублажается принятыми издавна обрядами до могилы, театр с обещанием будущего воскресения из мертвых заканчивается, на сцену выйдет руководитель организации, активным членом коей был "утонувший" товарищ.
Перед опусканием усопшего на вечную стоянку, "секлетарь" скажет напутственное слово "ушедшему товарищу". Уходить в неизвестность и без напутствия? Не дело, промах в работе, какая нужда в бессловесных секретарях?
–
Договорённости соблюдались "фифти-фифти", и пока певчие в количестве трёх единиц жиденько, без чувств, по привычке, отрабатывали положенные заупокойные мелодии - секретарь держался в сторонке, вызывающе помалкивал и ждал выхода.
Певчие, отработав репертуар, степенно удалились и на сцену (бугорок вынутой земли) вышел секретарь и без бумажки выложил шикарную прощальную речь. На малое время включил сознание на прослушку речи секретаря и удивился: достоинства покойника были столь большими, что гнали печаль и рождали зависть. На хвалебной ноте и стоило кончить поминальную речь, но секретарь испортил обедню заявлением "ушедший раньше времени наш товарищ...", будто знал время, когда и кому уходить туда.
Удивительное и благостное явление смерть: только ей одной дано меня, ничтожного, сделать "святым" и выжать слезу у живущих - так убедителен был секретарь в речи о покойнике.
"Мероприятие проводов товарища в последний путь" особой печали не вызывало, протекало шаблонно, а местами и весело.
Не умышленно весело, случайно. Возможно и потому не было грусти, что в сознании провожавших изредка появлялась нехорошая причина успения: "пережрал"
Тогда и подумал: "память о рвотных массах, погубивших ушедшего, может выкинуть фортель и за поминальным столом? Что тогда? Откажутся от пития и пищи поминающие?"
Шествие другой порции нехороших мыслей возглавляло приглашение служителя культа совершить обряд "последнего целования усопшего". Противная процедура, неприятная живому человеку, но глубоко символична: "не думай, что между нами неприступная стена, не так, сейчас живой - завтра и тебя целовать будут. Живи так, чтобы не противно было целовать лоб твой мёртвый. Кто и когда изобрёл целование покойников в лоб? Первое целование трупа в лоб осуществил явный некрофил, но почему другие, вроде и здоровые разумом, следом пошли за первым некрофилом?"
– "Последний поцелуй" что-то вроде тестирования: "ага, если поборов в себе отвращение к мёртвому целует в - стало быть не совсем потерянный христианству"!
"Предав земле безвременно ушедшего товарища" оставшиеся "щасливчики", следуя новым правилам поминания усопших, тут же, над земляным бугром в малых дозах пили водку, напрочь забыв причину смерти "товарища:
– Покойник-то пережрал, а я-то немного выпил!
Захмелев - перешли на лёгкий спор: нужно ставить крест ушедшему члену партии, или обойдётся?
– Покойник за всю жизнь ни разу в церкви не был и лба не перекрестил, какой крест!
– Не дело без креста, надо бы уровнять с верующими. Что, и там оставаться партийным?
– на этом вопросе и остановились.
Против креста, символа принадлежности усопшего к христианству - безбожная организация не возражала:
– Ставьте, что хотите, дело ваше - сделав такое заявление руководитель "первичной коммунистической ячейки" поступил мудро: член до тех пор "член", пока "в его груди бьётся коммунистическое сердце", а остальные органы "служат великому делу борьбы за счастье рабочего класса".