Происхождение христианства
Шрифт:
В эпоху Христа не было ни одного большого города, в котором не был бы собран многочисленный люмпен-пролетариат. Наряду с Римом больше всего таких пролетариев вмещал Иерусалим, так как в нем, как и в Риме, собирались пролетарии со всех концов империи. Ремесленники того времени, как мы уже заметили, стояли очень близко к пролетариату, так близко, как теперь «самостоятельные» домашние рабочие к наемным. С люмпен-пролетариатом, с нищими и носильщиками, они легко заключали союз.
Там, где такой обездоленный элемент собирается большими массами, он оказывается особенно воинственным. В противоположность имущим классам ему нечего терять; его социальное положение невыносимо, и ожиданием он ничего не может выиграть. Сознание своей большой численности делает его смелым. Кроме того, в узких, искривленных улицах городов того времени войска плохо могли использовать свое превосходство. Если городские пролетарии оказывались негодными к военной службе в открытом поле, если
В Риме императоры заботились о том, чтобы всегда! иметь достаточно военных сил, против которых было бессильно всякое возмущение. Но даже там они боялись: раздражать «чернь».
В Иерусалиме этот пролетариат выказывал готовность к борьбе совершенно другого масштаба, чем имущие и образованные классы, выходцами из которых были фарисеи. В нормальные периоды народные массы подчинялись руководству фарисеев. Но когда противоположность между Иерусалимом и Римом обострилась, когда все больше приближался решительный день, фарисеи становились все более осторожными и медлительными. Все больше поэтому назревал конфликт между ними и пролетариями.
Сильную поддержку пролетарии встречали в крестьянском населении Галилеи. Как и всюду в Римской империи, мелкие крестьяне и скотоводы были до крайней степени истощены податями и ростовщичеством, становились кабальными или экспроприировались. Часть их усиливала ряды иерусалимского пролетариата. Но, как и в других местностях империи, наиболее энергичные элементы из среды экспроприированных и доведенных до отчаяния были склонны к насильственным действиям, к бунту, принимались за разбойничий промысел. Близость пустыни, поддерживавшей бедуинские привычки, облегчала борьбу. Она доставляла многочисленные убежища, известные только тем, кто был хорошо знаком со страной. Но и сама Галилея, с ее изрытой, богатой пещерами почвой, представляла не менее благоприятные условия для развития разбойничьего промысла.
Знаменем, под которым сражались разбойники, было ожидание мессии. Как теперь в России революция служит для каждого разбойника предлогом совершать «экспроприации», а с другой стороны, стремление принести пользу революции делает какого-нибудь наивного, жаждущего дела революционера разбойником, «экспроприатором», так и тогда в Галилее атаманы разбойников выдавали себя за мессию или его предтеч, а мечтатели, чувство-. вавшие в себе пророческое или мессианское призвание, становились атаманами разбойников.
Галилейские разбойники и иерусалимские пролетарии находились в постоянных сношениях, оказывали друг другу взаимную поддержку и, наконец, составили в противоположность фарисеям особую партию зелотов, или ревнителей. Противоположность между обеими партиями в некоторых отношениях напоминает противоположность между жирондистами и якобинцами.
Особенно отчетливо проявились союз между пролетариями Иерусалима и вооруженными бандами Галилеи, а также их активность, как раз в эпоху Христа.
Уже в течение последней болезни Ирода (4 г. до Р. X.) иерусалимский народ открыто возмутился против новшеств, предпринятых им. Ярость толпы направилась главным образом против золотого орла, которого Ирод поставил над главными воротами храма. Беспорядки были подавлены тогда военной силой. Но после смерти Ирода народ опять поднялся, во время Пасхи, и на этот раз с такой силой, что войскам Архелая, сына Ирода, только с большим трудом удалось подавить восстание. Три тысячи иудеев были перебиты. Но и это не могло остановить иерусалимских пролетариев. Когда Архелай уехал в Рим, чтобы хлопотать там об утверждении своем в царском сане, народ снова восстал. На этот раз вмешались римляне. Наместником Сирии был тогда Вар, тот самый, который позднее пал в сражении с херусками. Он поспешил в Иерусалим, подавил восстание, затем вернулся назад в Антиохию, оставив в Иерусалиме легион под начальством прокуратора Сабина. Последний, полагаясь на свою военную силу, угнетал иудеев до крайней степени, грабил и воровал все, что только мог. Это переполнило чашу терпения. На троицу в Иерусалиме собралась масса иудеев, и среди них в особенности много галилеян. Они были достаточно сильны, чтобы окружить и осадить как римский легион, так и наемников, навербованных еще Иродом. Напрасно делали римляне вылазки, при которых они перебили много иудеев. Осаждающие не отступали. Им удалось даже перетянуть на свою сторону часть наемников Ирода.
Одновременно с этим вспыхнуло возмущение и в стране. Галилейские разбойники получили теперь сильное подкрепление и образовали многочисленные отряды. Предводители их объявляли себя царями Иудеи, а стало быть, и мессиями. Среди них особенно выдавался Иуда, отец которого Езекия тоже был знаменитым разбойником и в качестве такового был казнен еще в 47 г. до Р. X. В Персии бывший раб Ирода, Симон, собрал большую банду, третья находилась под руководством пастуха Атронга.
Только с большим трудом справились римляне с этим новым восстанием. На помощь
Все это происходило в эпоху, к которой обыкновенно относят рождение Христа.
На несколько лет воцарилось спокойствие. В 6 г. после Р. X. Иудея перешла под непосредственное управление римлян. Первая мера, предпринятая ими, состояла в производстве переписи (ценза), чтобы в соответствии с ее данными установить подати. Ответом явилась новая попытка восстания под предводительством Иуды Галилеянина, того самого, который играл такую выдающуюся роль во время предыдущего восстания за десять лет перед этим. Он соединился с фарисеем Цадуком, который должен был поднять народ в Иерусалиме. Эта попытка не имела успеха, но она привела к расколу между народными массами и бунтарскими галилеянами, с одной стороны, и фарисеями — с другой. Во время восстания в 4 г. до Р. X. они все еще были солидарны. Но теперь фарисеи отстали и отказались принять участие. Поэтому, в противоположность им, образовалась партия зелотов. Начиная с этого времени в Иудее и Галилее никогда не прекращались попытки восстания вплоть до разрушения Иерусалима.
Вот что рассказывает об этом Иосиф Флавий, стоящий на точке зрения фарисеев:
«После этого Иуда Гавланит, из города Гамалы, при помощи фарисея Цадука хотел поднять народ, убеждая людей, что они были бы рабами, если бы согласились на производство переписи и платили подать, и что они должны держаться за свободу. Они указывали еще, что иудеи таким путем не только сохранят свое добро, но приобретут еще большее блаженство, так как своей храбростью они завоюют себе славу и честь. Бог поможет им только в том случае, если они примут энергичное решение и не пощадят никаких усилий, чтобы провести его в жизнь. Люди слушали эти речи очень охотно и готовы были на смелые подвиги.
Трудно описать, сколько зла натворили эти два человека в народе. Нет такого зла, которого они не навлекли бы на народ. Они постоянно пускали в ход насилие: кто осмеливался выступать против них, тот платился жизнью. Образовались большие банды грабителей и убийц. Под предлогом защиты свободы убивали самых знатных людей, в действительности же это делали из жадности и желания овладеть их имуществом. Затем последовали многочисленные бунты и всеобщее кровопролитие: с одной стороны, соплеменники враждовали между собою и одна партия старалась уничтожить другую, а с другой стороны, внешние враги старались в свою очередь уничтожить всех. В довершение всего страну начал опустошать голод, доведший города до крайнего положения, пока наконец храм бога не был сожжен врагами. Так все новшества и перемены в старых обычаях послужили на гибель тем, кто устроил заговор. Таким путем Иуда и Ца-дук, распространявшие новое, четвертое учение и приобретшие многих последователей, не только нарушили порядок в государстве, но еще подали повод при помощи нового учения, о котором прежде никто ничего не слышал, ко всем бедствиям, которые после разразились… Люди, примкнувшие к этому учению, являются виновниками нашей гибели».
Но в заключение этой главы Флавий говорит уже с большим уважением о тех самых зелотах, которых он так ругает в начале ее. Он пишет:
«Четвертое учение (наряду с саддукейством, фарисейством и ессейством) принадлежало Иуде Галилеянину. Его последователи во всем соглашались с фарисеями, но, кроме того, отличались неукротимой любовью к свободе и поэтому настаивали, что только бог может быть владыкой и царем. Они готовы перенести величайшие пытки и даже подвергнуть им всех друзей и родных, но не согласятся признать какого-нибудь человека своим господином. Но я не буду говорить об этом подробно, так как всем известно, какое постоянство они выказали в этом отношении. Я боюсь не того, что мне не поверят, а что у меня не хватит слов, чтобы описать, с каким презрением к смерти и терпением они выносили величайшие муки. Это безумие охватило, точно эпидемия, весь народ при прокураторе Гессии Флоре (64–66), потому что он так злоупотреблял своей властью, что довел народ до отчаяния и отпадения от римского владычества».
Чем тяжелее становилось римское иго, чем больше возрастало отчаяние иудейских народных масс, тем больше уходили они из-под влияния фарисеев и примыкали к зелотам. Но зелотизм, в свою очередь, порождал новые, своеобразные явления.
Одним из них являлась религиозная экзальтация. Знание или стремление к знанию никогда не принадлежало к качествам, отличавшим античного пролетария. Находясь более, чем какой-либо другой класс, в зависимости от социальных сил, непонятных ему, а потому казавшихся таинственными, очутившись в отчаянном положении, когда хватаешься за соломинку, пролетариат в особенности сильно охвачен был верой в чудеса. Мессианские чаяния пустили в нем глубокие корни, и больше, чем какой-либо другой класс, он лишен был чутья действительности и готов был верить и ожидать невозможного.