Происшествие
Шрифт:
Музафер-бей взял чашечку с кофе, поданную Гюлизар.
— Свари кофе и Ясину-ага!
— Я не хочу, мой господин, спасибо.
— Почему? Свари, свари, — он отослал Гюлизар и снова повернулся к Ясину — Ты не весел, Ясин-ага… Что-нибудь случилось?
— Ничего особенного, мой господин, слава богу…
— А что скажешь, Ясин-ага, о сеялках? Мы избавимся от многих бед: от мотыги, от поденщиков, вербовщиков, надсмотрщиков. Тогда засевай сколько хочешь. Не нужны будут ни мотыга, ни…
— Это почему же?
— А потому, что сеялка сеет аккуратно, по определенной системе… А потом культиватором…
— Культиватор?
— Ну конечно.
Ясин поднял голову, тяжело вздохнул и посмотрел на Музафер-бея влажными глазами.
— Ты что? Чем-нибудь недоволен? — участливо спросил Музафер-бей.
— Недоволен, бей, недоволен… по правде говоря…
— Но чем?
— Как чем? — вздохнул Ясин. — Я как не считай, а вот уже пятьдесят лет управляю имением. И в тысяча девятьсот двадцать седьмом году было точно так же. В стране было полно машин. Проходу не было от «фордзонов». И в то время смотрели с презрением на благословенных быков и соху, которые достались нам в наследство от отцов и дедов.
— Ну, на этот раз… — перебил его Музафер-бей.
— Подожди, бей, я еще не кончил говорить. Эти машины не приносят счастья нашей стране. И я тебе скажу, почему, бей. Они отнимают хлеб у бедняков. А мы должны их жалеть, ведь и они рабы всевышнего!
Музафер-бей был поражен.
— Не ты ли говорил, что аллах создал бедняков для своих любимых рабов?
— Да, это говорил я, мой господин, я. Я только повторял то, что говорил имам, которого ты только что прогнал, словно собаку…
Музафер-бей вспомнил об имаме.
— И вправду, — сказал он, — неловко получилось с этим беднягой… Как ты думаешь, нельзя ли его сейчас где-нибудь найти?
Ясин огорченно покачал головой:
— Найти, конечно, можно, мой господин, но обиженного трудно лечить. Твой покойный отец… — Голос его дрогнул, глаза наполнились срезами, он заплакал.
Музафер-бей побледнел. Семидесятилетний старик, «отважный Ясин», «богатырь Ясин», не знавший в жизни страха, стоял перед ним и плакал как ребенок, тяжело всхлипывая. У него задрожали руки, он уже раскаивался, что так необдуманно поступил с имамом. Он хорошо понимал, какую опасность представляет для государства религиозный фанатизм, и все-таки чувствовал себя виновным в том, что прогнал имама на глазах у всех. Музафер-бей растерялся.
— …мир праху твоего отца, — продолжал. Ясин-ага. — Не знал он ни Европы, ни американцев. А тоже был беем, да еще каким! И меня уважал. Пахали эти же поля, засевали, собирали урожай. И разве в округе не было счастья? Думаешь, голод был? Эх-хе-хе, старое время! Я никогда не видел, чтобы твой покойный отец прогнал не только святого человека, но даже последнего нищего!
«Тоска по прошлому, — успокоил себя Музафер-бей. — Это ненадолго».
— Пей кофе! — предложил он Ясину.
Ясин-ага взял свою чашечку.
Гюлизар не понимала, что происходит с хозяином: Музафер-бей растерян, поит управляющего кофе!
Немного погодя Музафер-бей сказал:
— Ты позови имама ко мне…
— Не придет.
— Почему?
— Из гордости. Слава о нем разлетелась по всей стране. Да ты позови своего племянника, пусть он тебе расскажет, что говорят люди о нашем имаме!
«Час от часу не легче», — подумал Музафер-бей. Одна мысль о том, как буйно растет влияние духовенства, бросала Музафер-бея в дрожь. Какую страшную опасность оно будет представлять позже, когда окрепнет! А ведь на реакционное духовенство смотрят снисходительно в расчете, что оно станет надежной преградой на пути коммунизма.
— О всемогущий аллах! — вздохнул Ясин-ага. — Как знать, может, пророк Махди явится от рода Рамазанова? Безбожие — плохая штука. Твой покойный отец…
Музафер остановил его нетерпеливым движением.
— Ладно, ладно. Ты все-таки позови мне имама. Или… постой. Гюлиза-а-ар!
Гюлизар отозвалась из-за двери.
— Рамазан там? — крикнул Музафер. — Позови его ко мне!
Он обернулся к Ясину. И хотя он по-прежнему не верил во всю эту чертовщину с явлением Махди, сказал, просто чтобы доставить удовольствие старику и Хафызу-Тыкве:
— Займись-ка этим делом сам, Ясин. Найди Джемшира, расскажи ему обо всем. Подкинь ему несколько курушей…
— Сколько ему дать?
— Откуда я знаю? Этот тип продает своих дочерей за деньги, падок на деньги, проходимец.
— А если он запросит несколько тысяч?
— Хватит ему за глаза и одной тысячи, и этого даже много. Но чтобы дочь Джемшира была у нас!
В дверях Ясин-ага столкнулся с мрачным, расстроенным Залоглу.
Огромные усы племянника, ультрамодные галифе и триполитанский кушак привели Музафер-бея в ярость.
— На кого ты похож? — Музафер-бей даже привстал.
Залоглу растерянно оглядел себя.
— На кого, дядя?
— Еще спрашивает! — он выругался. — Ты что, не в ладах с зеркалом? Что это? — он ткнул пальцем, показывая на сапоги, галифе, усы. — Это, это? Сморчок, а туда же — форсить!
Залоглу понурил голову и стоял, боясь шелохнуться, боясь сделать или сказать что-нибудь невпопад.
Музафер-бей вскочил с кровати, порылся в ящике стола и с ножницами в руке подошел к Залоглу.
— Вот так! — рявкнул он и срезал один ус, другой. — Не желаю, чтобы мой племянник походил на ружейников Абдула Хамида [35] …
Залоглу весь дрожал. Он не мог представить себя без усов иначе, как совсем маленьким, жалким и ничтожным.
— Этот имам говорил о каком-то видении… Что за видение? — прогремел зычный голос Музафер-бея.
— Не знаю, — заикаясь пробормотал Залоглу, — мне ничего не известно…
В дверях появился Ясин, Музафер-бей обратился к нему:
35
Абдул Хамид II — турецкий султан, годы правления которого (1876–1908) получили в истории Турции название «зулюм» (буквально — тирания, гнет).