Происшествие
Шрифт:
Ясин-ага так увлекся, что забыл обо всем на свете: и об имаме, и о пророке Махди, и об отце пророка… В наиболее волнующих местах Ясин-ага входил в экстаз, ему не сиделось на месте, и он возбужденно кричал: «Убей, убей его, Али!»
Залоглу кончил читать в полночь. Ясин-ага выглядел таким уставшим, словно он сам, плечо к плечу со святым Али, дрался с язычниками и размахивал мечом. Вытерев платком выступивший на лбу пот, он вздохнул: «Эх, меня не было рядом с благословенным!»
— Мы заслужили по чашечке кофе, Рамазан-эфенди, не так ли?
Ясин поднялся.
— Заслужили, дядюшка, и вправду заслужили… —
— Нет, нет, ты не беспокойся, я сам сварю! — предупредительно сказал Ясин-ага и подумал: «Не заставлять же отца пророка Махди варить кофе!»
Залоглу не стал спорить. Было видно, что дела идут на лад. Ясин-ага клюнул на удочку Хафыза-Тыквы… Об одном сожалел Залоглу: ему так и не удалось увидеть девушку. По дороге в имение он заглянул в дом Джемшира, спросил Хамзу, хотя хорошо знал, что в такой ранний час того не бывает дома. Да ему и не нужен был Хамза — ему хотелось увидеть Гюллю. Гюллю, конечно, была дома. Но она даже не вышла. Она любит другого. Нет, это невозможно, Хамза не допустил бы такого. Но ведь она должна была быть дома, она не могла быть на фабрике. Залоглу старался вспомнить, когда Гюллю кончает работать. А может, она просто не могла выйти, мылась, например, и поэтому не могла выйти открыть ему. Или в тот вечер он недостаточно ясно выразил глазами свои чувства?
Вдруг его охватил страх. Даже если дядя даст свое согласие на его брак с Гюллю и он женится на ней, допустит ли Музафер-бей, чтобы такая красивая девушка принадлежала одному ему, Рамазану? Да и сможет ли Гюллю остаться равнодушной к такому красавцу-мужчине, как его дядя Музафер-бей?
Залоглу посмотрел на Ясина. Ясин-ага не сводил глаз с джезвэ, в котором варился кофе. Он думал, не рассказать ли Залоглу о видении Хафыза. Ведь имам-эфенди не запрещал ему этого. Если бы имам-эфенди пожелал, чтобы Залоглу оставался в неведении, он предупредил бы его, Ясина. Ну, а Музафер-бей был не таким уж верующим, чтобы прислушиваться к подобным вещам. Он бы не поверил. Ему все равно, явится или не явится пророк Махди от рода его племянника. «Ох-хо-хо…» — вздохнул Ясин-ага. Всевышний так одарил славного Музафера своей милостью, даровал богатство, сделал его могущественным. А он даже в праздники не молится, не соблюдает поста. Теперь ему больше чем кому-либо должно проводить жизнь в молитве и послушании, жениться на непорочной, благородной девушке и подумать о наследнике.
Но тут он подумал, что ведь и суетная жизнь Музафер-бея — тоже воля всевышнего, потому что все-таки от рода его племянника явится миру пророк Махди…
Кофе в джезвэ поднялось шапкой. Ясин-ага сразу забыл о Музафер-бее и прочем, налил кофе в чашечки и с подносом в руках направился к Залоглу.
— Какие же все-таки подлецы живут на белом свете, — сказал Залоглу.
Ясин-ага поставил поднос с кофе перед Залоглу и уселся на свое место.
— Да вот сегодня, — продолжал Залоглу в ответ на приподнятые брови Ясина-ага, — в кофейне рассказали одну историю, так у меня в голове помутилось… Разве это совместимо с мусульманством, дядюшка?
— Э-эх, много вокруг нас есть такого, что несовместимо с мусульманством…
— Но не настолько же!
— О чем это ты, Залоглу?
— Один тип увивался за женой своего племянника!
Ясин-ага сморщился:
— Вот проклятый…
— Ну, и застал их как-то племянник вдвоем, выхватил револьвер и…
— Ба-бах! Молодец парень!
— Уничтожать таких — наш долг, не так ли, дядюшка?
— Долг и святая обязанность… Всевышний возложил это бремя на каждого слугу своего.
— Вот мой дядюшка, это человек! — сказал Залоглу, подбираясь к самому главному.
Ясин-ага подумал о Музафер-бее, потом о Рамазане, затем о дочери вербовщика Джемшира Гюллю, о святом Махди. «Музафер-бей развратник, чего греха таить, но не такой безбожник, чтобы зариться на мать святого Махди», — успокоил себя Ясин-ага, а вслух сказал:
— Да разве есть еще такой человек, как твой дядя? Он, конечно, да сохранит его аллах, слаб по части женского пола, но…
— Не позарится же он на жену своего племянника! — возмутился Залоглу.
Шумно прихлебывая кофе из чашки, Ясин-ага устремил пристальный взгляд на Залоглу. Залоглу рассмеялся:
— Чего ты на меня так смотришь?
Ясин-ага покачал головой:
— Тебе предстоит важное дело, сын мой.
— Что за дело?
— Очень, очень важное дело!
— Хорошо, но скажи, какое?
С видом, с каким поверяют великую тайну, Ясин-ага прошептал:
— Только не обмолвись, от кого ты узнал об этом… Нашему имаму, благословенному имаму, явилось видение о тебе…
— Обо мне?.. Дай бог, к добру.
— К добру сын мой, благодарение аллаху… — И Ясин-ага, сильно преувеличивая, рассказал об откровении, снизошедшем на имама.
Залоглу слушал с широко раскрытыми глазами. Испуганный, будто раздавленный тяжестью обрушившегося на него известия, он молча смотрел на Ясина.
— Хорошо, дядюшка, — проговорил он наконец, — но ведь дочь вербовщика Джемшира — простая девушка, работает на фабрике…
— Ты хочешь сказать, — перебил его Ясин-ага, — что она «не любимая аллахом рабыня», не так ли? — И Ясин-ага улыбнулся. — Глупец, дано ли нам, грешникам, знать, кто любим и кто не любим всевышним?
— Это, конечно, так. Но какое дело моему дяде до всевышнего? — уныло спросил Залоглу.
IX
Музафер-бею действительно не было никакого дела до всевышнего.
Он приехал в свое имение спустя два дня на шикарном «паккарде», усталый, покрытый слоем дорожной пыли. Но едва Музафер-бей остановил машину у домика своего управляющего, как перед ним появился Хафыз-Тыква. Почтительно сложив на груди руки и лицемерно улыбаясь, Хафыз сразу же завел речь о пророке Махди, который явится-де от рода племянника уважаемого хозяина.
Кровь ударила в голову Музафер-бея. Он подумал, что это очередная выдумка вечно раздражавшего его попрошайки Хафыза-Тыквы.
— Сейчас я тебе покажу и твоего Махди и твоего аллаха! — зарычал Музафер-бей.
Хафыз-Тыква стремительно убрался, хотя был разъярен не меньше хозяина имения.
Музафер-бей не мог успокоиться.
— Поганец, цыганское отродье! — кричал он вне себя от гнева. — Прикрывается именем аллаха, чтобы обделывать грязные делишки… Лодырь, дармоед бесстыжий!
Возле машины уже стоял Ясин-ага. Он молчал, но готов был провалиться сквозь землю от стыда за выходку Музафер-бея с почтенным имамом.